Гибель красных богов
Шрифт:
Они обсуждали с Ермаковым научное открытие ленинградских биологов, которым удалось составить геном человека. Полный набор генетических признаков, определяющих физические, психические, а также нравственные черты личности, что открывает путь к бессмертию. К производству биологических запасных частей и установке их в человеке взамен износившихся.
– Быть может, это позволит постепенно освободить бессмертного человека от дурных привычек. Например, люблю выпить после удачно проведенной работы. Особенно «шампань-коблер», – засмеялся Белосельцев, чувствуя, как пьянеет.
Мимо, после танца, проходила
– Не расслабляйтесь. К десяти часам вам нужно быть на постах, – негромко сказал им Ермаков, и они послушно кивнули.
В беседе они перешли от проблемы бессмертия к проблеме воскрешения из мертвых, которая, как оба они полагали, будет поставлена советской наукой в ближайшее время. Генная инженерия, сохраненные ткани мозга и костное вещество позволят воскресить таких людей, как Ленин и Николай Второй, что и станет реальным преодолением последствий Гражданской войны.
– А что, если воскрешенные Первая Конная и Добровольческая армия Деникина вдруг выйдут из-под контроля? И нам снова придется делать исторический выбор? – трунил Белосельцев, чувствуя, как мягкие волны хмеля раздвигают бархатный сумрак и становятся видны струны электрогитары и перламутровый вензель на деке.
Мимо, держа на весу бокал с коктейлем, проходил невысокий, стриженный «под бокс» человек. Ермаков остановил его на секунду:
– Ты помнишь, что новый комплект бронежилетов складирован в третьем микрорайоне?
– Все под контролем, – ответил тот и удалился к дальнему столику.
Эти краткие фразы слегка удивили Белосельцева, но он отмахнулся от них, ибо предложенная Ермаковым тема и впрямь его волновала. Они говорили о проблеме гравитации, в условиях которой сотворялась земная жизнь. Бытие в открытом Космосе, в невесомости, делает ненужным человеку скелет, растению – стебель, а храму – колонны.
– Вполне допускаю, что для бессмертия понадобится только один мой интеллект, – пьяно пошутил Белосельцев. – А его можно будет поместить в бесхребетный пузырь, в гриб, в медузу. Знаете, есть такие грибы, которые выращивают в банке. Ведь это думающие грибы, – он вдруг вспомнил серый клейкий гриб, заключенный в банку, который находился в кабинете Чекиста. И как странно улыбнулся и подмигнул ему гриб, когда Белосельцев покидал кабинет. Это воспоминание позабавило его, и он ухмыльнулся.
К ним подошла девушка с красивой золотистой стрижкой, в полупрозрачном платье:
– Андрей, перевязочные материалы готовы, и я бы хотела передать их головным постам, которые выдвинутся в пустыню.
– Хорошо, – сказал Ермаков. – Только сделай это до десяти. До объявления комендантского часа.
– В чем дело? – спросил Белосельцев, глядя, как удаляется девушка, и к ней, обнимая ее за голые плечи, подходит юноша. – Какой комендантский час?
– Пустяки, – сказал Ермаков. – Итак, мы с вами говорили о гравитации…
Они пустились в обсуждение космической архитектуры, свободной от гравитационного насилия, которое испытали на себе Парфенон и кельтские домены, собор Святого Петра и Кельнский собор. Постепенно перешли к космической живописи, состоящей из спектров и оптических фантазий, согласившись с тем, что первым абстракционистом, певцом чистого цвета, был Данте в поэме «Рай».
К Ермакову подошли двое плечистых парней, которых Белосельцев
– Мы хотим уточнить возможное направление главного удара. Нам кажется, им опять станет опреснитель.
– Для обороны на всех направлениях просто не хватит людей! – волнуясь, сказал второй. – Надо выслать в пустыню разведку, и пусть она с помощью костров или световых сигналов обозначит главное направление.
– Все уже сделано, – сказал Ермаков. – Костры разложены по всему периметру города. Они обозначат главное направление.
Парни ушли, о чем-то сосредоточенно переговариваясь.
– О чем это они? – спросил Белосельцев. – Какое направление удара? Какие бронежилеты? При чем здесь перевязочные материалы?
– Если я начну объяснять, вы не поверите, – неохотно сказал Ермаков.
– Мне хочется знать, – настаивал Белосельцев.
– Вы приехали вместе с высоким гостем. Нам бы не хотелось, чтобы поползли слухи, кривотолки. Наш город дорожит своей репутацией. Он на самом деле замышлялся как Город Солнца, воплощающий мечту Кампанеллы.
– И все-таки, что здесь происходит?
Ермаков жадно допил коктейль, хрустнул на зубах ломкой льдинкой, и глаза его, минуту назад мягкие и мечтательные, стали злыми и острыми.
– Вы были сегодня на старом казахском кладбище. И, должно быть, заметили наш спор с Мухтаром Макировым из-за стеклянного амулета, этого шаманского талисмана с рогами и козлиными копытами. Магический козел является Верховным Божеством этих пустынь, где похоронены воины Чингисхана и их потомки, к которым причисляет себя Мухтар. Он утверждает, что ведет свой род от Чингисхана, и этот амулет – его фамильная святыня… Я был против раскопок в районе кладбища, помня известный случай с разрушением мавзолея Тимура, после которого случилась Вторая мировая война. Но профессор, которого вы видели на раскопе, пользуясь поддержкой Академии наук и местного партийного руководства, начал копать могилы. Как я и предвидел, потревоженный дух великого завоевателя ожил и вышел наружу. Каждую ночь из могил выходит древнее войско и идет на город, желая его уничтожить. К этому войску присоединяются все казахи, работающие на атомной станции, опреснителе, в учреждениях и лабораториях города. Их возглавляет Мухтар Макиров. Мы, русские, каждую ночь даем им бой. Они хотят разрушить станцию, опреснитель, наши чудесные дома, чтобы снова сюда вернулись стада овец и козлов и восторжествовал Рогатый Дух. Мы несем большие потери. Держимся из последних сил. Сегодня ночью опять битва. Не знаю, чем она кончится. Теперь, извините, мне надо идти.
Он встал, сосредоточенный, исполненный стоицизма, и направился к выходу. И следом, покидая дансинг, оставляя своих подруг, двинулись молодые люди. Оркестранты, отложив свои инструменты, вынули из футляров от гитар и саксофонов автоматы и гранатометы. Белосельцев подумал, что пьян, а все вокруг – больная игра помутившегося разума. Бросился вслед Ермакову, желая убедиться, что это шутка и розыгрыш, вернуть его обратно в бар, чтобы продолжить увлекательную беседу. Но на улице Ермакова не было. Повсюду, из подъездов домов, из закоулков, из ночных скверов появлялись молчаливые, торопливые люди. Направлялись все в одну сторону – к атомной станции, к опреснителю.