Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том
Шрифт:
Поведал супруг Маргарите и про секрет канцлера, о котором знали все приближенные ко двору герцога Альдриана: если Гиора Себесро лишь подозревали в грехе мужеложства, то в подобных пристрастиях графа Шанорона Помононта сомневаться не приходилось – он окружил себя свитой из молодых, женственных юношей, вихлявших бедрами и подкрашивавших лица. Свой крест склонностей граф скрывал, но Ортлиб Совиннак был уверен, что там имелось и Тщеславие, и Любодеяние (так он тонко шутил о том, что у графа не четыре возможных Порока, а все восемь).
– Премиленькая… Дорогуша, ты премиленькая… – изрек канцлер, убрал очки и улыбнулся Маргарите – она решила, что это добрый знак. – Мой номенклатор, господин
Должность номенклатора означала секретаря, подсказывающего своему патрону имена встреченных людей, их положение и деятельность. Юноша с родинкой на щеке подошел, покачивая бедрами, и поклонился. Короткий камзол и штаны плотно облегали молодое тело Диорона, очерчивая его тонкие ноги; контрастный гульфик вызывающе выпирал, что заставляло Маргариту в неловкости отводить глаза. После приветствий граф махнул своему секретарю отойти, и тот вернулся к колоннам.
– Начинай новый набор пехотинцев, Совиннак, – бесцеремонно заговорил граф Помононт на меридианском. – За ночь размножьте ордер, а к рассвету подготовь посыльных в другие земли. Я сам заеду в ратушу и заверю грамоты.
– Наш город останется без защитников, Ваше Сиятельство, – пытался возражать градоначальник (по тому, как напряглась рука мужа на ее собственной руке, Маргарита поняла, что он кипит от затаенного гнева). – Я напоминаю, что зима не ослабляет ни лодэтчан, ни ладикэйцев: для них наша зима, что пару раз чихнуть. А наши воины, напротив, недомогают. Большинство из них помрет не от пуль, стрел или мечей врага, а от хворей! Не знаю, не разбежится ли войско в пору снега…
– Ты рыцарь? – раздраженно перебил его канцлер. – Войско – твоя забота? Забудь о своем безумном плане – ты не разбираешься военной науке!
– Да, я не разбираюсь в военной науке, Ваше Сиятельство, – старался спокойно отвечать градоначальник. – Но я хорошо разбираюсь в нуждах людей, собранных в одном месте. Еще я вижу, что враг бережет силы, а нас нарочно изматывает. Если мы поспешим, то можем проиграть. А для чего Лодэтский Дьявол бережет свое громовое оружие? Не нашего ли подкрепления он ждет? Разбить нас на местности, которую он отлично изучил за полгода? Больные и сломленные самовольщики в Элладанне – это последнее, что нам нужно! Слухи будут еще страшнее, чем правда. Нонанданн обречен! Удивительно, что он еще не взят. Но если допустить, что…
– Совиннак! – резко прервал градоначальника граф Помононт. – Умолкни, наконец! И исполняй приказ герцога! Лодэтский Дьявол не крушит Нонанданн своим громовым оружием, потому что у него его нет и не было в помине! Уже ясно, что всё это небылицы! Громовые бочонки – шутиха, обман: много свисту, и ничего более! Не смей лезть за моей спиной к герцогу или к Тернтивонту, – я всё знаю! Не бывать твоему плану!
Совиннак и граф Помононт общались на меридианском. Желто-красные прислужники у дальних дверей не разумели ни слова. Маргарита, хотя понимала речи, неясно разбирала их суть, и всё же она хорошо осознала, что Нонанданн обречен. Она разглядывала канцлера, и так как ей очень хотелось, чтобы ее супруг на этот раз ошибался, а доводы несимпатичного графа Помононта оказались верными, то пыталась сложить располагающий образ, однако ей не удавалось: чем больше мелочей подмечала Маргарита, тем меньше ей нравился этот аристократ.
Канцлеру Лиисема исполнилось сорок девять лет. Тяжелые двойные мешки набежали под его глазами, щеки обвисли; вдоль и поперек лба намечались морщины. Вместе с тем он трепетно ухаживал за своей внешностью – на смоляных висках не серебрилась проседь, нежные щеки будто бы никогда не знали бритвы, острые ногти поблескивали слюдой. Крупные, выпуклые веки прикрывали его нервные темные глаза; закрученные вверх ресницы, длинные
– Я вас понял, Ваше Сиятельство, – ответил канцлеру Ортлиб Совиннак. – Будет новый набор пехотинцев, как желает Его Светлость.
– Немедля займись, – потребовал граф. – Отправляйся в ратушу, не дожидаясь конца празднования. И надо опять поднять сборы, наполнить казну – вот твоя главная задача. И только скажи еще раз, что горожане взбунтуются! Плевать! Раз будет бунт – то ты плохой градоначальник! Доступненько?
– Да, Ваше Сиятельство, – поклонился Совиннак, а за ним и Маргарита, запутавшись ногой в своем платье, неловко присела. Граф повеселел, заметив ее неуклюжесть, и снова посмотрел на девушку через очки:
– Упивайся празднеством, дорогуша, – небрежно бросил он. – Как бы не в последний раз… Такого дурновкусия, что на тебе, я еще не видывал!
– От всей души благодарю за любезность, Ваше Сиятельство, – неосознанно повторила взволнованная Маргарита то, чему ее учили преподаватели Культуры.
Махнув своему помощнику идти следом за ним, граф пошел вдоль колонн направо, а градоначальник и Маргарита направились налево, к двери, за какой играла музыка. Ортлиб Совиннак хмурился и молчал. Девушка тоже молчала, хотя очень хотела расспросить его о Нонанданне, но не решалась – муж стискивал ее пальцы, и она без слов понимала, что сейчас с ним лучше вовсе не говорить.
Прислужники раскрыли перед ними двери в парадную залу. В глаза сразу бросилось желто-красное, крытое коврами и шелками сооружение, растянувшееся на подиуме вдоль дальней стены и похожее на шатер о пяти куполах. Внутри, под сенью драпировок, находился стол для почетных гостей герцога Альдриана; впереди стола были ступени и дорожка для столовых прислужников. К высоким спинкам стульев крепились полотна с малыми гербами знатных господ, расшитые бисером и самоцветами. У герцога Альдриана такой герб повторял герб Лиисема, только без каймы из букв, места диагональных полос заняли гербы родителей – вверху сокол Альбальда Бесстрашного, внизу – рисунок от матери из рода Баро – на белом фоне желтые львы, вставшие с копьем на задние лапы, в центре герба – сокол с эмблемой самого герцога Альдриана. У Терезы Лодварской, как у женщины, малый герб был ромбовидным; левую для зрителя половину занимал родовой рисунок мужа – красные соколы на желтом, правую – рисунок ее рода – грозди черного винограда на белом фоне.
Два других длинных стола стояли у окон, и только у одного, предназначенного для незнатных гостей, стулья заменили табуреты, и находились они по обе стороны стола. Со стены, противоположной окнам, замерев между двумя каминами, сурово смотрела на подданных из полукруглой ниши черная статуя Альбальда Бесстрашного: покойный герцог-отец, закованный в рыцарские доспехи, опирался двумя руками на меч, подражая основателю Лиисема, Олфобору Железному. Также залу украшали мраморные панели, кружева золоченых, подвесных подсвечников и яркая роспись по штукатурке. На потолке парили четыре прелестные девы, аллегории стихий; собравшиеся у круглой, многоярусной люстры, какую называли «поликанделон» – триста толстых свечей горели на этом солнце, отражаясь бликами в горном хрустале. До этого Маргарита видела подобную роскошь лишь в самых богатых храмах. Центр великой залы предназначался для танцев – в ожидании начала застолья, именно здесь толпился народ.