Гибель Помпеи (сборник)

Аксенов Василий Павлович

Очередь покачивалась, пьяная и сырая, с бессмысленно улыбающимися глазами, с лицами, перепачканными вулканной сажей. Никто из присутствующих и не подозревал, что совсем недалеко, на другом берегу темного маслянистого моря, в «странах капитала» сотни парикмахеров проводят время в благостной тишине, в почтительном ожидании благородных клиентов.

Впрочем, везде, в каком-то смысле, такая же вонь, если не хуже, сказал я себе, присоединяясь к собратьям.

– Везде такая же вонь, если не хуже, – ободрил я вслух своих собратьев.

– У нас в металлургическом бассейне хуже, – сказал один улыбающийся.

– Чего

смотришь? – спросил второй улыбающийся.

– А вот смотрю, – сказал третий улыбающийся.

– Он смотреть хотит, – сказал четвертый улыбающийся.

– Нехай смотрит, – сказал пятый улыбающийся.

– Хотишь, смотри, – сказал шестой улыбающийся.

– Смотри, мне без разницы, – сказал седьмой улыбающийся.

Рыжий гигант не без ужаса смотрел на пропортвеенную компанию. Один определенно выделялся из улыбающихся дегенератов: могучая лепка дурацкого старого лица, полковник почетного легиона в отставке. У этих, наследников цезаризма, хоть что-то в лице сохранилось, подумал я, незыблемость бездарной величественной эпохи, хоть к ним, что ли, пристать, к последним надолбам общества.

Громовой раскат медленно прокатился над Помпеей. Озарилось на миг исковерканное море. Качнулся пол в парикмахерской. Потрескался дореволюционный кафель.

Быть может, только и осталось, что присоединиться к цезаризму, подумал рыжий гигант. Единственные столпы, что, может быть, не подгнили. Он предложил полковнику сигарету «Мальборо».

– Вот по телевизору говорят, что заграница гниет, – сказал полковник, вдыхая голубой дымок. – На самом же деле у нас тут помойка, а у них экономические достижения. Причина.

– Какая? – спросил рыжий.

– Порядка нема, – охотно пояснил полковник. – Критиковали маршала Тараканкина, и это была правильная критика, согласен. Однако забыли, что маршал был голова. Как он указывал? Задерживать демобилизацию личного состава каждому на количество штрафных суток. Вот так.

– Почему тут сортира нет? – удивился один улыбающийся. – Товарищ мочится без наличия сортира.

– Все хочут писать, но молчат, – сказал другой улыбающийся.

– Приехал маршал Тараканкин на нашу триеру, – рассказывал полковник. – Демобилизация. Всех проводили с оркестром, а матроса Пушинкина оставили на сто пять суток, потому что и накопилось у него сто пять суток «губы» за три года службы. Все вернулись к созидательному труду, а матрос Пушинкин сто пять суток шатался без дела по всем отсекам триеры и совершенно обовшивел.

– Какая связь, простите, между этим фактом и экономическим отставанием? – спросил рыжий гигант.

– Забыли о порядке, – пояснил полковник. – К тому же кампания борьбы с космополитизмом нанесла урон нашей науке. Взгляните вокруг – нынешнюю колбасу коты не едят.

– Экий кисель у вас в голове, – рыжий гигант не без растерянности отступал из мнимо спасительных колоннад цезаризма.

Еще один удар. Порыв горячего ветра одним махом согнул все пальмы на набережной. Рухнула и раскололась одна из дореволюционных наяд. Со звоном обвалилась стеклянная дверь парикмахерской. Хлопья пепла и гадкий мусор общественного курорта влетели в салон. Грязные халатики облепили донельзя желанные туловища двадцати ужасных шлюх.

Мгновение, два – перед нами пустыня катастрофы: багровые сполохи, пальмы,

согнутые железной метлой ветра, вспученное море с неуклюже сползающими в прорву военно-морскими силами – не на одной ли из этих триер служил бедолага Пушинкин? – брошенный на асфальт торс наяды. Запомни хоть это, если уж все забывается, запомни хоть это.

Компания молодежи с хохотом, с песенкой «Любовная машина» прошла, переступая через наяду, один лишь поставил на нее ногу, чтобы перешнуровать ботинок. Все нормально, течет мимо незапоминающаяся жизнь, стихийными бедствиями занимаются соответствующие организации, прогноз хороший, и Рим незыблем.

Вдруг разом вышли из салона семеро гладко выбритых и подстриженных граждан.

– Следующие, проходите! – прорычала бригадирша: радиосистема здесь, оказывается, еще функционировала.

Рыжий гигант упал в кресло, прямо в жадные женские руки. Как можно сохранять подобную неопрятность, служа по цеху общественной красоты? Пальцы с обломанными ногтями, с облупившимся маникюром, шустро шныряли по груди, животу и в паху рыжего клиента. Жадный большущий рот с размазанной помадой хохотал над ним. Титьки вываливались из разнузданного полистера, мокрый подол прилип к торчащим подвздошным костям, а все, что ниже, напоминало глубоководную агаву, известную своей страстью к подманиванию, засасыванию и проглатыванию невинных рыб. Так вот кому достался рыжий гигант – городскому позорищу Светке, вдове двух маляров.

– Так вот кому я досталась! – хохотал похабный рот. – Рыжему, рыжему, нахальному, бесстыжему! Пойдем-ка, рыжий, отсюда на фиг. Я тебя на пляже поброю! Забирай все это хозяйство! Я тебе на пляже по классу «люкс» заделаю!

– Позвольте, но сдается мне, что это супротив всяких правил, – пролепетал рыжий гигант, тем не менее распихивая по карманам пудру, кремы, резиновый пульверизатор с шипром и помогая Светке снимать со стены старинное зеркало в золоченом багете.

– Завтра же будешь уволена за блядство, Сенькина, – сказала бригадирша Шмыркина.

– Как бы ты сама не вылетела, Шмыркина! – заорала Светка. – У нас тут не частная лавочка, у нас местком! Сами блядуете за шторкой, а клиенты недовольные!

По потолку прошла кустистая трещина. Вулканный ветер кружил в салоне, поднимая самум обстриженных волос.

Две бабы быстро пролаяли друг дружке в лицо что-то совсем уже оскорбительное и невнятное.

Рыжий гигант потащил зеркало на пляж. Светка тащила за ним заляпанные простыни.

– Ой, мама родная, ну и клиент попался, ой да ой, – покрякивала Светка.

Рыжий гигант сжимал в ладонях ее мослы, но голову отворачивал, чтобы не видеть ужасного лица.

Серая галька лежала на пляже волнами, и во всех ее складках слышались покрякивания и повизгивания. Везде вершился грех, и на все скотство падал пепел.

В нашем случае грех усугублялся дурацким зеркалом. Оно стояло в головах совокупляющейся пары, и всякий раз, подняв голову, рыжий гигант мог видеть свое лицо, до странности невозмутимое.

За лицом моим с каждой минутой багрово просветлялось море – над Помпеей все ярче разгорался вулкан. Затем в зеркале появились две девки в обтягивающих джинсах. Они стояли, свесив лошадиные лица и покачиваясь, одна держала у другой руку на лобке, другая сжимала подруге грудь.