Гибель синего орла
Шрифт:
— Чуть в стенку не врезались! — возбужденно кричит Костя.
— Не ушибся? — Мария ласково проводит рукой по моему лицу. — Ох, и нагугалась я: иллюминатором едва не задели каменный зуб.
После воздушной передряги она еще бледна, но держится мужественно. Бортмеханик следит в крошечный иллюминатор за работой пропеллеров. Фуражка у него съехала набок, освободив льняной чуб; он усмехается, и лишь капельки пота на лбу выдают глубоко скрытое волнение.
Нас спасла отвага летчика. Он не растерялся и в последнюю
Самолет пробивается через облачный слой. Туман светлеет и светится изнутри.
— Всплываем… — улыбается бортмеханик.
Самолет выскальзывает из облачной пелены. Кабину заливают яркие лучи солнца. В иллюминатор вижу крыло, сверкающее как обнаженный меч, и небо синее-синее. А под крылом простирается белый океан облаков. Голубоватые тени улеглись в провалы облачных волн. Облачное море уходит бесконечно далеко к зеленоватому небу у горизонта и отливает там радужным перламутровым блеском.
Кажется, что летим над Ледовитым океаном и внизу, под днищем самолета, все забито льдами. Среди белого океана скалистыми островками выступают верхушки пиков Синего хребта — опасные рифы воздушного океана.
Весь хребет закрыт облаками. Природа ревниво оберегает свои тайны.
Переговариваюсь в микрофон с Бурановым. Решаем прекратить полет и возвращаться к озеру. Главная задача воздушной разведки выполнена. Теперь ясно, что в альпийских долинах Синего хребта можно разместить многотысячные табуны оленей.
Облака внезапно исчезают — пролетели границу высокогорья. Внизу знакомая тайга межгорного понижения. Облачная пелена застряла позади, на вершинах Синего хребта. У дальнего горизонта по нашему курсу блестят плесы Омолона.
Долго летим над зеленым лабиринтом распадков и лесистых сопок. И вдруг самолет проваливается. Земля встает дыбом.
Черт побери… опять…
Самолет пикирует на озеро. На воде плавают лебеди, и летчик пугает белокрылую стаю, освобождая место для посадки. Машина взмывает в воздух, разгоняя все живое ревом мотора. Идем на посадку. Темная вода ближе и ближе.
Наконец-то!
Поднимая пену, гидросамолет мчится по озеру. Несколько часов мы провели в воздухе. После виражей кружится голова. Помогая друг другу, выбираемся на мшистый берег. Мария с сожалением покидает самолет — ей понравился рискованный полет. Хрупкая на вид, она храбро перенесла все воздушные приключения.
С удовольствием расхаживаем по твердой земле после зыбкого воздушного океана. Вокруг гудят комарики, словно приветствуя нас с благополучным возвращением.
Из люка появляется летчик.
— Эх, и сорвиголова! — бормочет, закуривая, Костя.
Пилот спрыгивает на землю и, снимая шлем, вытирает потное загорелое лицо.
— Ну и мышеловка твой Синий хребет, едва лапти унесли…
— Спасибо вам, Саша! — трясу крепкую руку бесстрашному
Мария с Пинэтауном уже разводят костер и дымокуры. Летчик долго смотрит на девушку.
— Смелая… — тихо говорит он. — Счастливый ты человек!
— Я?! Мария в Польшу уезжает.
— Такая не забудет. Встретитесь вы, помяни мое слово…
Навсегда врезался мне в память этот полет. Ночевать летчики остаются у озера. На рассвете Буранов улетит обратно на Колыму и дальше в Певек на Чукотку. Ему поручено организовать новый оленеводческий совхоз в Чаунской тундре на берегах Полярного океана.
За ужином собираемся у костра. Полуночное солнце низко спустилось над сопками, вызолотив тайгу. Озеро притихло.
Буранов показывает карту:
— Вот отсюда, из Чаунской тундры, перегоним табуны чукотских оленей к вам на Омолон. А весь прирост уйдет дальше, к приискам. Нужна цепь оленеводческих совхозов в тайге. В горах Омолона, на Синем хребте выкуете, друзья, главное звено этой цепи…
Буранов волнуется. Оказывается, он мечтатель. Мы расположились вокруг походного костра на пустынном берегу озера, в сердце девственной тайги. Еще не существует ни Чаунского, ни Омолонского совхозов, а ему мерещится живая цепь таежных совхозов вокруг золотых приисков, в глубине Колымского края.
Не думали мы, что жизнь опередит вскоре самые смелые мечты. Откинув непослушные пряди волос, Буранов продолжает:
— Усадьбу вашего совхоза построим у водной магистрали, на берегу Омолона…
— Да где же тут водная магистраль? По Омолону пароходы еще никогда не плавали, — удивляется Мария.
— Пойдут, если надо, — спокойно отвечает Буранов.
— А течение — ведь пятнадцать километров в час. Перекаты! — не унимается девушка.
— Пароходы пустим на Омолон в летнюю высокую воду.
Буранов, в сущности, прав. Почему не пустить пароходы на Омолон, подвезти одним махом строительные материалы, продовольствие? Ведь Дальнее строительство имеет свой речной флот, а режим горных колымских рек необычен. Здесь два половодья — большое весеннее и поменьше, августовское. В это позднее половодье реки вздуваются, принимая воды тающей мерзлоты и дождей.
Пьем горячий чай у костра, рассуждая о заманчивых перспективах таежного оленеводства. Наконец летчики уходят спать. Поднимаются и Буранов, Костя, Пинэтаун. Утомленные полетом, они быстро засыпают в просторной палатке красного уголка. Мы остаемся с Марией наедине.
Полуночное солнце выглядывает из-за дальней сопки. Тайга на гребне пылает золотым пожаром. Спустилась ночная прохлада. Черный омут озера дымит туманом. Комары скрылись в траву. Догорает костер, потухающие дымокуры курятся синевой. Из тумана выплывают на середину озера два диких лебедя. Распушив белые крылья, они то сплываются, то медленно расходятся, отражаясь в темной воде.