Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР
Шрифт:
Щербаков В. И.: «Вечером мы были на месте. Щербина нас подвёз на автобусе на берег Припяти, мы остановились напротив ещё горящей станции. Все вышли, и Борис Евдокимович стал проводить инструктаж. Все его смиренно слушали.
В это время подлетают два мужика и начинают отборным матом орать на зампреда Совмина и группу советских министров. Такое я видел впервые».
Одним из «нападавших» оказался Ю. А. Израэль, возглавлявший тогда Государственный комитет по гидрометеорологии и контролю природной среды СССР. После аварии он руководил работами по оценке радиоактивного загрязнения, на основе которых принимались решения об эвакуации
Вторым был 1-й заместитель министра среднего машиностроения СССР Л. Д. Рябев – тогда главный атомщик страны, возглавлявший Минатомэнерго.
Щербаков В. И.: «Юрий Антониевич не только орал на нас матом, он ещё и загонял всех обратно в автобус. Одновременно крепкий Лев Дмитриевич, не церемонясь, брал членов нашей делегации за шкирку, под руки и другие части тела и буквально забрасывал в “пазик”. Эта участь, в частности, постигла меня и Щербину.
Это меня тогда поразило, что я хорошо запомнил этих решительных людей. С Рябевым мне, кстати, предстояло вновь встретиться в июле 1989 года в Донецке.
После этого началась рутинная работа, и в дальнейшем в Чернобыле с Львом Дмитриевичем мне встречаться не пришлось – он занимался самыми серьёзными делами и вращался в иных сферах – в кругу больших руководителей – ликвидаторов последствий аварии.
Моей же задачей было оформлять 30-километровую зону военных действий и вводить в зависимости от постоянно изменяющихся условий (радиоактивное облако всё время двигалось), придумывать размеры оплаты труда ликвидаторов, их пенсионные выплаты и другие социальные меры и стимулы. Всё это оформляли в соответствующие постановления правительства, которые моментально подписывались после согласования с Москвой по телефону.
По этой причине я у Щербины был всегда под рукой.
Сейчас, по прошествии трёх с половиной десятков лет, многие детали перепутались, но некоторые эпизоды крепко застряли в моей памяти. О них я и хотел бы рассказать.
Выяснилось, что на 4-м энергоблоке было несколько точек регистрации параметров работы реактора. Приборы, что были установлены внизу, оказались при взрыве разрушенными. А вот в операторской на 4-м этаже самописцы сохранились и продолжали работать. Их показания необходимо было снимать несколько раз в день. Для этого следовало подняться наверх, снять использованную бобину с бумагой и поставить новую. Делать это предстояло месяца полтора.
За три минуты доброволец, экипированный в два костюма ОЗК, модернизированные свинцовыми пластинами, со свинцовым шлемом на голове, сапогами со свинцовыми подошвами, получал несколько смертельных доз радиации.
Однократную смертельную (как говорилось в кулуарах, “не очень смертельную”) человек получал при условии, что в таком облачении за 40 секунд забежит на 4-й этаж, потом за 20 секунд произведёт замену бобин и, наконец, за 30 секунд покинет опасную зону. Итого 90 секунд на всё. Желающим повторить норматив сильно не советую. При этом сохранялась опасность, что энергоблок может в любую минуту взорваться.
Было введено следующее положение: добровольцев, согласившихся на роль камикадзе, фактически на самоубийство, вывозили из Чернобыля, сразу оформляли пенсию, приравненную к прежней зарплате, гарантировали немедленное получение квартир, бесплатное пожизненное медобслуживание и ежегодное санаторное лечение, гарантировали обучение детей в выбранных ими институтах и т. п. В этой сумасшедшей ситуации стояла очередь пять человек на место из молодых
Для отбора кандидатов был сооружён “тренажёр” – нашли похожий объект в городе Припять, установили приборы на 5-м этаже дома и предлагали желающим тренироваться и выполнять нормативы в этих не столь опасных условиях. Оставляли тех, кто выполнял норматив.
Так жизнь породила новых Александров Матросовых и Павлов Корчагиных. Сколько из них прожили хотя бы несколько лет, неизвестно. Информация засекречена. Выполнены ли были обещанные гарантии, тоже неизвестно по той же причине.
Показания по радиационной ситуации в 30-километровой зоне и изменению её контуров собирали ребята Израэля, я же должен был по ним определять самую опасную зону и фиксировать, кто в ней работает.
Жили мы все в опустевшей школе. В углах класса стояли ящики с алкогольной продукцией. Почему-то считалось, что каждый час или два надо было прополоскать водкой горло и нос и обработать ею же подмышки и все другие части тела, где есть лимфатические узлы, после чего выпить стакан кагора.
Можно представить, в каком состоянии мы всё время ходили. Но эти меры мало кому помогли. За короткое время на Новодевичьем и Троекуровском кладбищах были сформированы аллеи захоронений членов чернобыльских правительственных комиссий. Периодически посещаю. Из состава нашей комиссии в живых на сегодняшний момент (2021 год) двое – Лев Дмитриевич Рябев (мужик из стали) и я.
После этих командировок я лет пять не мог ничего пить, а кагор не выношу до сих пор».
Помощник Щербины Б. Мотовилов рассказывал: «Все члены комиссии были без респираторов, таблетки йодистого калия никто не выдавал. Да никто их и не спрашивал. Наука, видно, тоже плохо соображала в этом деле. Брюханов, директор станции, и местные власти были в прострации, а Щербина и многие члены комиссии были не сильны по части дозиметрии и ядерной физики…
Потом только стало известно, что радиоактивность в помещении, где находились члены комиссии, достигала ста миллибэр в час, то есть трёх рентген в сутки. Это если не выходить на улицу, а снаружи – до одного рентгена в час, то есть 24 рентгена в сутки… Однако это внешнее облучение. Ещё шло накапливание отравы в щитовидной железе. От собственных щитовидок люди получали ещё рентген плюс к тому, что уже схватили от внешнего облучения.
Таким образом, суммарная доза, полученная каждым жителем Припяти, а значит, и членами правительственной комиссии, к 14 часам 27 апреля в среднем составила около 40–50 рад. Вот такая невесёлая, если не сказать трагическая, статистика» [7] .
Щербаков В. И.: «Как-то вечером пинком раскрылась дверь в мою комнату. Вошёл молодой полковник, мастерски зажимая между пальцами чуть ли не шесть бутылок водки. Без лишних слов состоялся обмен репликами: “Кто Щербаков?” – “Ну я Щербаков!” – “У меня к тебе вопрос! Давай выпьем!”
7
Андрианов В., Чирсков В. Борис Щербина. М.: Мол. гвардия. ЖЗЛ.