Гибель Византии (сборник)
Шрифт:
Помолившись, он подходил к каждому священнику в церкви, просил прощения, если он кого-либо обидел, затем обнял каждого и вошел в алтарь причаститься св. тайн. Как христианский император и как христианский воин, он торжественно, на глазах своего народа готовился предстать перед Господом.
Когда он выходил из церкви, все собрание плакало навзрыд. В обширном храме отдавались эхом громкие рыдания мужчин и вопли женщин. И среди этих выражений сочувствия, исходивших из глубоко потрясенных человеческих сердец, Константин, сам видимо взволнованный, медленно прошел по церкви, которую соорудили его предшественники,
После этого император отправился в свой дворец. Там он велел всем сановникам, всем царедворцам и слугам ожидать его. «Никто не может предугадать, что принесет с собой ночь», — сказал он им. У каждого он просил прощения за малейшую резкость или несправедливость со своей стороны и трогательно простился со всеми. Францез, всюду сопровождавший императора, говорит, что невозможно описать последующую сцену; плач и рыдания огласили древний дворец. «То была сцена, способная размягчить даже каменное сердце!»
Поздно вечером Константин покинул дворец, сел на арабского коня и в сопровождении свиты поехал к стенам в последний раз сделать смотр храбрецам, мужественно ждавшим конца.
По словам Славянской летописи, вечер 28-го мая был пасмурный и мрачный. По мере наступления ночи темные, грозные тучи стали собираться над городом, точно покров, брошенный с неба на этот великий мавзолей из мрамора и золота.
Султан Магомет, страдавший бессонницей, был поражен ужасом, когда выглянул на небо из своего шатра. Он позвал одного из самых ученых своих улемов, посвященного в тайны неба, и спросил его, не предвещают ли чего эти густые тучи, нависшие над городом? «Да, — отвечал улем, — это великое знамение; оно предвещает падение Стамбула!»
«И затем, — продолжает хроникер, — из туч полился не простой дождь, а необыкновенно крупные капли воды, каждая величиной почти с воловий глаз». Впоследствии, некоторые из переживших катастрофу рассказывали, будто кровавый дождь оросил город незадолго до начала отчаянной предсмертной борьбы.
К полуночи все огни в турецком лагере были потушены.
Казалось, что Босфор проводит свою последнюю ночь в глубоком сне и что теплая майская ночь не может оторваться от чудного города христианских императоров. Глухая и немая ночь как будто медлила приподнять темный облачный покров с турецкого лагеря, чтобы утренняя звезда не пробудила слишком рано роковой день, которому суждено было впервые увидать мусульманский Стамбул.
В городе царила тишина. Только на мощеных улицах возле стен раздавался по временам стук лошадиных подков. Около часу пополудни у позиции возле ворот Каллигарии остановилось несколько всадников. Спешившись, они взошли на стены. Это был император с несколькими преданными приближенными. Напрягая зрение в темноте, они наблюдали турецкий лагерь, но ничего не могли различить. Впрочем, они отлично слышали какие-то звуки и заглушаемые голоса. Император осведомился у часовых, что означают эти звуки; ему сказали, что турки кажется выступили всей первой линией и что вероятно трескотня происходит от установления лестниц во рву. Император стал тревожно всматриваться в потемки, молча прислушиваясь. Вскоре петухи пропели в первый раз.
Император спокойно поехал назад
Второе пение петухов раздалось из дворов, пронеслось из улицы в улицу и по всему турецкому лагерю.
Вдруг пушечный выстрел потряс воздух и пробудил эхо на далеком пространстве. С замирающим грохотом смешались воинственные крики из 50 000 уст, вдоль всей турецкой линии, и тысячи воинов проворно соскользнули в ров и поспешно приставили 2000 лестниц к стенам города. Христианские солдаты бросились к оружию и началась отчаянная последняя борьба.
Согласно установленному обычаю турецкого ведения войны в те времена, нападающие колонны были сформированы в три линии. В первую линию были поставлены худшие войска лагеря, недисциплинированные, плохо обученные солдаты Зиямета и Тимариота беев. Наемные войска, из коих многие были воинами по профессии, образовали вторую линию. Третья состояла из хорошо обученных янычар и спагиев.
После жаркого боя, продолжавшегося около часа, защитники успешно отразили первый приступ. Со стен метали широкими струями греческий огонь в густую толпу осаждающих, с еще более убийственным действием, нежели град камней, стрел и ружейных пуль. Наконец турки во рву, пораженные паникой, в ужасе взобрались назад и бежали через гласис.
Но несчастные беглецы были встречены линией «чау-шей», которые, при помощи железных палиц и цепей, прогнали их назад в ров. Немногие, спасшиеся от свирепых чаушей, были встречены обнаженными ятаганами янычар, и так как им пришлось выбирать между двумя смертями, то они предпочли вернуться к приступу.
Между тем второй линии отдан был приказ двинуться вперед. Она выступила быстро и в добром порядке при звуке труб и барабанном бое.
Ужасно было видеть при бледном утреннем свете эти густые колонны, которые подобно яростным волнам разбивались о стены, подавались назад и с новой силой взлетали еще выше по лестницам. Смятение было ужасно. Все колокола в городе трезвонили, все барабаны били в лагере; из города и против города поминутно раздавались выстрелы из пушек и ружей, и тысячи возбужденных, почти обезумевших людей дико кричали, сражаясь и падая.
Часов около трех пополуночи пушечным ядром снесло часть наружной стены близ ворот св. Романа, в том пункте, где расположены были венецианцы. На эту брешь турки немедленно сосредоточили атаку.
Венецианцы с помощью греков отразили первое нападение. В следующий момент другой снаряд расширил брешь. Тогда новая колонна янычар кинулась вперед, пробралась через наружную стену, наполнила все пространство между нею и внутренней стеной и, подвергаясь великой опасности, приставила лестницы и взобралась по ним.
Храбрецы, уже более двух часов оборонявшие позицию св. Романа, начали подаваться. Император послал за подкреплениями. Феофил Палеолог и Димитрий Кантакузен поспешили на помощь со своими людьми, и снова турецкая волна отхлынула.
Император видел, как отступили турки, он стал воодушевлять солдат, громко крича им: «Держитесь храбро, Бога ради! Я вижу, неприятель отступает в беспорядке! Если угодно будет Богу, за нами останется победа!»
Пока он говорил, ружейная пуля ударила в руку Джустиниани.