Гибель Византии
Шрифт:
— Здесь, должно быть, несколько мертвых тел!
Он стал обходить стороной; отец Георгий осторожно следовал за ним.
Как ни был тих их шаг, однако он отдавался эхом йод опустелыми сводами храма.
— Направляйся правее, к выходу, кирие.
Они подходили к выходу, который был несколько светлее окружавшего их мрака.
— Одну минуту, кирие, — обратился священник к Николаю.
Тот остановился.
Отец Георгий опустился на колени.
— О, Пантократор, — шептал он, простирая руки к алтарю, — как я любил этот великий храм твой! Неужели я никогда более не увижу его свободным, снова при пении тебе хвалебных гимнов. Если
Мрачно слушал Николай эту молитву, страшная буря клокотала у него в груди.
«Теперь я понимаю тебя, несчастный отец Арсений», — думал он.
— Пойдем, кирие, — сказал отец Георгий и осторожно повернул к выходу.
— Мы теперь направимся в Галату через мост, может быть нам удастся пройти, или поищем лодку и переправимся. В Галате можно считать себя вне опасности.
Они бесшумно вышли и крались около стены к выходу из монастыря.
— Нет, кирие, я еще не могу оставить Константинополя, у меня здесь есть дело, и я на тебя, кирие, рассчитываю, если ты решишься подвергнуть себя опасности.
— Охотно, охотно, отец, располагай мной. Опасность и все, что угодно, только не покой, только не оставаться с самим собою.
— Вот в чем дело: ты заметил того монаха, который во время крестного хода шел рядом со мною и нес мощи святой Феодоры Августы? Не заметил. Он слишком мал и сгорблен, среди толпы нельзя было его видеть, по крайней мере его лица. Так этот монах, его зовут Арсением…
— Арсений? Откуда же он?
— Он из Афона.
— Ты его знаешь хорошо, отец?..
— Нет. Я теперь только с ним познакомился. Он, как видно, человек больной.
— Ну, это должно быть мой старый знакомый. Продолжай, отец, далее.
— Когда начался грабеж, мы с ним решили спасти те святыни, которые во время крестного хода нам поручили нести, а потом нас поставили к ним, когда народ приходил прикладываться. Местом встречи мы назначили Влахерны, чтобы находиться ближе к выходу, и он там должен ждать меня. А оттуда вместе мы решили бежать на север, в Болгарию, Сербию, или куда Господь укажет. Вот отыскать этого отца Арсения и выбраться отсюда ты помоги, кирие, а тебя за это, по молитвам святых Спиридона и Феодоры, Господь благословит.
— Хорошо, отец, я готов. Если ты устал нести твою святую ношу, дай я помогу…
— Ничего, ничего, кирие, идем.
Самыми скрытыми и глухими проулками шли два византийца по своей бывшей столице, опасаясь какой-нибудь встречи. Иногда они слышали голоса турок и тотчас же забивались в какой-нибудь угол, где темнота ночи их скрывала. Когда перед ними во мраке вырисовывался темный силуэт какого-нибудь храма, отец Георгий тяжело вздыхал.
— О, святый Илья, грозный каратель врагов Божиих! О, Христос Евергет, помилуй нас, бедствующих! О, славный, святый Иоанн Трульский! — шептал старик. — О, святый Николай, моли Бога о нас!
Все это были места, которые знал с детства старый священник, к которым он был привязан как к святыням. Он прощался с этими дорогими его сердцу местами, оставляя их в руках людей, способных их осквернить.
Наконец
Тихо ступали они по мраморному полу, им под ноги постоянно попадались разные обломки, большею частью икон, с которых были сорваны драгоценные украшения.
— Ты ничего не слышишь, кирие? — спросил священник, остановившись.
— Мне кажется, что справа кто-то стонет, — ответил Николай.
Несмотря на еле мерцавшую вдали лампадку, в разоренном храме была непроглядная тьма. Они направились вправо, стоп совершенно явственно достиг их слуха.
— Господи, помилуй меня грешного, — послышался во тьме шепот.
— Кто здесь страдает? — тихо спросил Николай.
— Уж недолго мне страдать? — прохрипел чей-то голос.
Николай поспешно, насколько позволяла тьма, направился к лампадке; она теплилась у иконы Пресвятой Девы, и взяв ее, он увеличил свет и возвратился к умиравшему, которого скоро отыскал вместе с священником. Это был маленький, измученный монах. Возле него на полу виднелась лужа крови.
— Отец Арсений! — воскликнул Николай, тотчас узнав его.
— Ох, кирие, я тебя узнаю, добрый, добрый человек, и ты здесь… пришел хоронить свою мать…
— Что с тобою? — спросил у него отец Георгий.
— Умираю, брат, помолитесь за меня… турки срывали драгоценности с престола… я с мощами скрывался за колоннами, в незаметном углу… не выдержал… бросился и схватил одного из них за горло… да так, что пальцы продавили его богохульную глотку… ну, а другой меня ятаганом… я едва дополз… боли уже не чувствую… холод жестокий…
Отец Арсений закрыл глаза: монах был смертельно бледен, потом он снова подмял слабеющие веки.
— Георгий, приготовь меня к смерти… если святым мощам не угрожает опасность… св. Феодора тут, у Богородицы… я ползал туда, подливал масло в лампадку… может быть Св. Дары найдешь в алтаре.
— Отец Арсений, — начал шепотом священник, — ты много страдал, а страдания искупаются все, по воле или нет страдает человек, Господь все равно страдальца награждает; но хотя я не много времени тебя знаю, однако я слышал от тебя слова вражды и ненависти к Палеологам и византийским вельможам, а как ты с этими чувствами приимешь Пречистое Тело Господа, как к смерти будешь готовиться? Прости их и примирись.
Угасавшие глаза отца Арсения сверкнули.
— О проклятие! Проклятие им… Я их не за себя ненавижу, а за тех несчастных, которых они гнали… За тех, чью свободу и кровь они не сохранили… Подумай, что испытывают в настоящее время несчастные византийцы, ведь они рабы… проклятый турок бьет по щеке образованного грека… а женщины, честные жены и дочери византийские… а монахини… подумай, что они испытывают в эти минуты и что их ждет… а потом они свыкнутся с позором… с рабством… это еще ужаснее! Привыкнуть быть рабом! А дети?.. О, мои милые, невинные, несчастные детки… В один сегодняшний день их тысячи погибли. А матери, у которых отняли от груди младенцев… о проклятие… проклятие! Ты говоришь — простить!.. Им много дано… Господь взыщет с них много… Стеною проклятые стали между пастырем и стадом… Я ведь не за себя… брат, проклинаю, потому что люблю… в этой ненависти любовь моя… до гроба люблю родину, до гроба проклинаю…