Гибель Византии
Шрифт:
В среду, 24 июня, два человека ждали с одинаковым трепетом, когда солнце начнет склоняться над горизонтом. Накануне царь посылал во второй раз к Анастасо с приказанием прийти в сумерки. Ему казалось, что в это время дня свидание их будет менее замечено и возбудит во дворце менее толков, чем если бы оно происходило при дневном свете.
Анастасо с утра занималась своим туалетом. Ее служительница и поверенная Екатерина вынула из сундуков весь гардероб. Обе женщины долго совещались, какое платье надеть, потому что гетера, в отличие от царя, не скрывала предстоящего свидания, а,
Не меньше ее волновался царь Михаил. Он испытывал то же, что испытывает молодая девушка, идущая в первый раз на любовное свидание, одно обстоятельство больше всего смущало его. Что такое сказал этот подлый человек: гетера Анастасо! Неужели это правда? Сорвалось ли это так с языка презренного человека, везде видящего грязь, или, может быть, есть другая Анастасо, и та действительно гетера? Во всяком случае, было страшно, — присутствие продажной женщины осквернило бы дворец.
Михаил то и дело подходил к окну и посматривал на солнце; когда оно стало склоняться к западу, он почувствовал давно неиспытываемую радость. В это время блюститель императорской чернильницы прислал узнать, не соблаговолит ли державный царь принять его, так как желательно, чтобы он подписал как можно скорее одну важную бумагу, присланную протасикритом. Михаил ответил, что у него болит голова и он никого теперь принять не может; он боялся, что сановник при этом случае обратится с какою-нибудь просьбой и в его присутствии будет неловко пустить Анастасо.
Царь сидел на малом троне, на котором ему полагалось сидеть во время обыкновенных аудиенций, когда вошел старший кубикуларий Пафнутий и доложил:
— Великий царь, одна женщина, именуемая Анастасо, молит, чтобы царственность твоя…
Михаил не дал ему договорить:
— Введи эту женщину сюда, а сам удались.
Когда вошла Анастасо в белом платье с голыми руками и обнаженною шеей, царь был так поражен ее красотой, что встал с трона и хотел было идти к ней на встречу; он чуть не забыл этикета, но сейчас же опомнился и сел.
Анастасо бросилась на пол и прильнула к его колену. Она долго не отрывала губ, а царь был до того смущен, что смотрел на нее молча и даже не просил ее встать. Наконец, она встала сама и, потупив глаза, ждала, что царь скажет ей что-нибудь.
— Я рад, — сказал он, — что ты обратилась ко мне, и если возможно будет, я сделаю все для тебя. Изложи же мне свою просьбу.
Теперь Анастасо оказалась в затруднительном положении, — просьбы она никакой не заготовила, узнав, что царь сам желает ее видеть.
— Державный царь, — начала она, — прости великодушно. Я желала быть принятой тобой, но я не посмела бы тревожить тебя каким-нибудь пустым делом, а важных дел у меня быть не может.
— Не бойся, говори, что могу я сделать для тебя? Проси какого хочешь благодеяния.
— Царь, ты оказал мне уже величайшее благодеяние, ты разрешил мне прийти сюда, я жаждала увидеть твои ясные очи, услышать звук твоего чудного
«Не мои, а ее очи ясные, — подумал Михаил, — не мой голос чарует, а ее», — и почувствовал внезапно прилив такой нежности, что ему стоило большего труда не поцеловать Анастасо, как это ему хотелось сделать.
— Послушай, — сказал он, — забудь, что ты говоришь с царем, представь себе, что я равный тебе, что я тот прежний Михаил…
— Не могу осмелиться на это, — ответила Анастасо.
— Вот что, — прервал ее Михаил, — уйдем из этого пышного триклиния, — здесь принимаю я иностранных послов, здесь сижу в порфире и здесь я не могу, забыть ни на минуту, что я самодержец ромейский, а я хотел бы забыть это.
Гетера с удивлением взглянула на своего возлюбленного, достигшего теперь такой высоты и желающего опять стать простым смертным: глаза его блестели, все лицо было залито ярким румянцем. Царь встал и молча пошел в спальню; Анастасо шла за ним, не смея заговорить. Михаил сел и, указывая рукою на место возле себя, сказал:
— Садись, Анастасо, и будем говорить как прежде, будем опять друзьями. Скажи, что ты делаешь, здоров ли твой отец?
— Он умер.
— Я не знал; так ты живешь одна?
— Да.
— Довольно ли у тебя денег, чтобы жить?
— Я не нуждаюсь.
— Должно быть, отец оставил тебе хорошее наследство.
— Порядочное, — солгала Анастасо. Она чувствовала, что разговор принимает опасный оборот. Если царь догадается, чем она стала теперь, то сейчас же выгонит ее. Нужно было заговорить о другом.
— Каждое утро, когда я встаю, — поспешно заговорила она, не дожидаясь дальнейших вопросов, — я молюсь за тебя, — молюсь; да сохранит Господь Бог на многие лета державного царя Михаила, молюсь и вижу твой образ пред собою, как живой.
— А ты являлась мне не раз во сне; теперь я вижу, что на самом деле ты еще красивее.
Михаилу опять страстно хотелось обнять ее, но он снова удержался.
— Так ты не забыл меня, царь? — радостно воскликнула Анастасо. — А я была уверена, что ты видишь других женщин, знатных и красивых, что ты не думаешь больше о ничтожной Анастасо.
— Ты ошибаешься, я никогда не вижу никаких женщин, я избегаю их. Помыслы мои чисты, и я не оскверняю своего тела.
— Разве любить это значит осквернять тело?
— Да, плотская любовь греховна; она марает всякого, — беги ее, бойся ее, Анастасо.
Гетера заметила, что она совершила большую неловкость, наведя царя на подобные мысли. Пыл его как будто начал остывать, пожалуй, все пропало. Михаил молчал несколько минут. Анастасо не находила подходящей темы для разговора, но, она как бы нечаянно подвинулась ближе к царю и ее обнаженные руки касались его рук. Потухший было взгляд Михаила опять заблестел, на побледневших щеках снова начал появляться румянец.
— Ты любишь золотые вещи, царь? — спросила Анастасо.
— Люблю, когда они красиво сделаны.
— Посмотри мой браслет, находишь ли ты его красивым?
Михаил начал рассматривать браслет, надетый на левой руке Анастасо.
— Нет, не этот, посмотри этот, на правой руке.
Царь сидел слева от Анастасо и ему пришлось нагнуться в ее сторону. Давно уже не ощущал он прикосновения женского тела, и он задрожал так сильно, что гетера испугалась. «Как бы с ним не случилось припадка», — подумала она.