Гибельные боги
Шрифт:
— Что вы ей ответили? — тихо спросил граф.
Джустиниани сказал, не поднимая глаз.
— Ничего. Я не собирался помогать ей. За кого вы принимаете меня, если спрашиваете об этом? Я не убийца. Даже если вы обречены Геенне — не мне вас туда отправлять.
Массерано несколько минут ничего не говорил, сидел молча, не отрывая глаз от могилы.
— Ипполита приходила к вам…чтобы… заказать мое убийство?
— Да, вы, на ее взгляд, были излишне прижимисты, — кивнул Джустиниани, и тут обмер.
Массерано смертельно побледнел, привстал, и снова опустился на скамью — ноги не держали его.
— Она не… Она… она, — он тяжело сглотнул, на шее судорожно
Джустиниани молчал. Он чувствовал себя последним глупцом. Тупица! Сначала Карло, теперь граф… Он, что, разучился держать язык за зубами? Конечно, слова Массерано о том, что он все знает, ввели Винченцо в заблуждение: Вирджилио думал, что Ипполита просто хотела сделать его, Джустиниани, своим любовником! А он проболтался! Винченцо не находил слов, чтобы выразить отвращение к себе. Глупец, трижды глупец! Ну, хоть бы подумал, откуда Вирджилио мог бы узнать об этом? Они говорили об абсолютно разных вещах!
Однако когда Джустиниани повернулся к Вирджилио, к своему удивлению, увидел спокойный взгляд печальных глаз, лицо Массерано было неподвижным и неотмирно отрешенным.
— Стало быть… — он надолго умолк, задумавшись. Потом тихо спросил, — а кто же убил ее?
«Нет уж, как бы ни так! Дважды не попадусь», твердо решил Джустиниани. Не хватало истории с Трубочистом. Да и знал ли Массерано, что вольт Ипполиты тоже был в ларце Джанпаоло? Откуда?
— Это Бог или дьявол? — уточнил Массерано, и у Джустиниани отлегло от сердца. — Она была на двадцать лет моложе. Я завещал ей все, кроме сорока тысяч приданого Елены. — Граф по-прежнему был задумчив.
Джустиниани молчал, прикусив язык, всё ещё коря себя за болтливость. Угораздило же…
— Вы смутили меня, — неожиданно продолжал тем временем Массерано, отводя глаза. — Помните, племянник маркиза спросил вас, почему Пинелло-Лючиани не верит в бессмертие своей души? Вы тогда сказали эту жуткую вещь. «В бессмертие души обычно не верят люди, не имеющие души». Я не спал всю ночь. Я вдруг понял. Я творил по молодости мерзкие и блудные вещи, иногда пугался, но страх быстро проходил. Так поступали все, успокаивал я себя. А потом укоры совести и страх исчезли. Но вместе с ними — я понял, исчезло всё. Я перестал чувствовать — потерял вкус жизни. Я умножал разврат, но он не приносил ничего, кроме вкуса мякины, я играл и прожигал жизнь, стремясь прочувствовать каждое мгновение — острей и сочнее — но все меньше и меньше чувствовал. В старости телесных сил не стало, но смерть… я подумал, почему она пугает. Почему? Что мне терять? Я пресыщен, утомлён и болен. Но что-то во мне боится — боится до трепета. И вы сказали… Я понял, что боюсь именно потому, что не верю в бессмертие своей души. Верил бы — не боялся. Вы сказали, лечиться бессмертием Бога. Поздно, конечно. Я тогда ночью разыскал Писание. Открылась Книга Бытия: «Не иматъ Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть». Верно. Я животное, для которого Дух Его совершенно недоступен. Это смерть бессмертной души. Несомненно, он видел её когда-то, — пусть даже в мечтах или снах…
Джустиниани резко поднялся.
— «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю», — он подхватил старика под руку и повлек к храму, — по сути, человек рождается в вечность только тогда, когда осознает, что мертв.
Он привел старика к отцу Джулио, счастливому обретением своих очков, кои он только что нашел под столом.
— Его зовут Вирджилио. Он хочет поверить в бессмертие своей души и в милосердие Божье, — бросил он, — помоги ему.
Отец
…Когда Джустиниани предупредил Джованну, что она ни в коем случае не должна покидать дом без его ведома, даже если ей надо выйти к аптекарю или подругам, девица, к его удивлению, подняла на него глаза и вдруг послушно кивнула. Он добавил, правда, отводя глаза, что должен знать обо всех приглашениях, которые ей присылают. Джованна спокойно выслушала его и снова кротко кивнула. Гулять она может только на внутреннем дворе и только с ним, усугубил он ее тюремный режим, но девица и тут не возразила.
Джустиниани не понял — как, но девица словно о чем-то догадалась. Бросив на него быстрый взгляд, она улыбнулась и тихо села за шитье. Весь день была тиха, вышивала, не хлопала дверьми, не поднимала на него глаз, но губы ее постоянно были чуть тронуты улыбкой. Иногда она что-то напевала и даже — впервые осмелилась погладить Спазакамино.
Тот выгнул спинку, зажмурился и заурчал.
В доме воцарилась идиллия, Джустиниани вечерами выводил девицу на прогулку, часами беседовал с ней у камина. Кот Трубочист, словно почуяв расположение хозяина к девице, стал тереться об ее ноги и даже мурлыкать, играя с ее клубком шерсти. Сама Джованна и вправду обо всем догадалась: взгляд мессира Джустиниани изменился, он смотрел на нее с трепетом и нежностью, перестал обращаться с ней как с несмышленышем и, судя по тем словам, что он иногда ронял, она поняла, что небезразлична ему. Понимание, что тот, в кого влюблены ее подруги, отдал предпочтение ей, что Господь услышал ее молитвы, мгновенно рассеяло хандру девицы.
Джустиниани же, не видя суккубов, не имея блудных сновидений и ночных осквернений, несмотря на его мечты о ночах с любимой и троих детишках, окончательно уверился, что ничего дьявольского в его влюбленности нет.
В душе его порхали бабочки.
Глава 7. Пинелло-Лючиани
Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня многие говорят душе моей: «нет ему спасения в Боге». Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою.
Этой ночью Винченцо почему-то долго не мог уснуть. Погас ночник, в камине догорали дрова, кот вдруг проснулся и прыгнул ему на подушку. В кресле же у камина проступило странное существо с лицом ангела, изнуренного смертельным недугом. Джустиниани сразу узнал его и удивился, что тот явился только сейчас. Винченцо сел на постели и ждал первых слов пришедшего.
— Как видишь, я не такой урод, как ты расписал крошке Джованне, — невесть зачем сообщил сатана, и деловито продолжил, — ну, если у тебя есть вопросы, задавай их, человек.
Джустиниани вздохнул. Были ли у него вопросы к дьяволу? Как ни странно, ни одного.
— Молчишь? Я, в общем-то, всегда знал, что с такими, как ты, не повеселишься. Люди без желаний, без честолюбия, без страстей — блеклы, но неуязвимы, не отрицаю.
— Тебе больше по душе мой дядюшка и мессир Андреа?
— Да, мышь должна быть голодной и мечтать о сыре — иначе мышеловка останется пустой, — ухмыльнулся сатана. — Однако ты, хоть и не попался сам, оказался полезен мне, пополнив Геенну многими достойными её, и ты ещё послужишь мне, ибо, как обмолвился твой дружок-ортодокс Джулио, ты подлинно стал молотом, и если нельзя разбить тебя — буду бить тобой. В накладе я никогда не останусь.