Гиблое место

Шхиян Сергей

Мы поднялись на «предместье», примитивное подобие крыльца, и через низкую дверь прошли внутрь. Свежие бревенчатые стены еще не окончательно почернели от дыма и были темно-коричневыми. Вслед за нами в помещение прошло все семейство старосты, и там сразу стало негде повернуться. Нас усадили за стол и подали кислые щи, странный напиток из ржаного и ячменного солода и пшеничной муки, а к щам пироги. Вторым блюдом была пшенная каша на воде. На Руси был Великий пост, и пироги оказались с капустной начинкой. С голодухи мы жадно набросились на еду.

Наевшись,

я позволил себе расслабиться, однако велел старосте выставить охрану на тыне и будить себя в случае чего. После этого лег на жесткую лавку у стены и мгновенно заснул. Сколько времени я проспал, не знаю, наверное, недолго, потому что принудительное пробуждение было тяжелым и мучительным.

– Что случилось? – с трудом приходя в себя, спросил я жену старосты, которая упорно трясла меня за плечо.

– Казаки, батюшка, – скороговоркой произнесла она, – мой мужик велел тебе сказать.

Какие казаки, и где я нахожусь, до меня дошло не сразу, еще какое-то время я недоуменно таращился на стены чужой, незнакомой избы. Потом вспомнил, где нахожусь, и вскочил с лавки.

– Где твой Антон?

– У ворот. Казаки велят их впустить, грозятся деревню пожечь, а он сомневается.

– Отца Алексия разбуди, – велел я женщине, спешно обуваясь, – пусть немедля идет к воротам.

– Только казаков нам не хватает, – думал я, стремглав выскакивая наружу.

Дом старосты находился в середине деревни, и ты-новые ворота от него были не видны. Я сориентировался по шуму и побежал в нужную сторону. Все наличные в деревне крестьяне уже собрались около запертых ворот.

Я пробрался к тыну и выглянул в щель. Не меньше сотни казаков, кто, спешившись, кто верхами, толпились по ту сторону забора.

– Отворяй ворота, смерд поганый! – надсадно кричал здоровенный, усатый мужик, скорее всего, атаман ватаги. – Отворяй, кому говорю, иначе всю деревню спалим!

– Никак невозможно, государь-батюшка, – надрывался в ответ староста, стоя на приставной лестнице и возвышаясь головой над воротами, – не велено никого пускать!

Его несложно было понять: пускать в деревню разудалую вольницу, пьяную и бесшабашную, было действительно крайне рискованно. Так же рискованно было им противодействовать, вольные люди вполне могли сжечь поселение дотла.

– Отворяй ворота, смерд поганый! – вновь закричал казак. – Иначе всех порешим!

Разнообразием лексики и вариантами деловых предложений он селян не баловал. Крестьяне выглядели явно испуганными. Затевать войну с казаками им не было никакого резона, как и впускать их в деревню. Я приставил вторую лестницу к воротам и поднялся наверх, к старосте.

– Поп, открывай ворота, хуже будет! – закричал тот же голосистый казак, как только увидел меня в стихаре. – А то и тебя порешим!

Я пока не придумал, как общаться с наглой вольницей и молча рассматривал нежданную напасть. Казаки были так уверены, что сумеют запугать крестьян, что выстроились перед воротами, как на плацу, совсем не боясь контратаки.

– Слышь, поп, я кому

сказал! – опять заревел казак, раздувая щеки и устрашающе тараща глаза.

Был он толстый, мордастый, с длинными, как у Тараса Бульбы, вислыми усами.

– Ты кто такой, чтобы тут шуметь и царский приказ нарушать? – спокойно спросил я.

– Кто я такой? А кто ты, поп, такой, чтобы меня спрашивать! Ты знаешь, кто я?! Да я тебя враз порешу!

– Смотрите, казаки, если сюда сунетесь, то мы вас из пищалей досыта свинцом накормим! – пообещал я, обращаясь к вольнице, удивленно таращащей глаза на воинственного священника.

– Да не поп это, а Глухарь, что Свиста зарубил! – вдруг закричал истеричным голосом какой-то казак из толпы. – Бей его, ребята!

Мы со старостой шустро соскочили с лестниц вниз, а над воротами просвистели брошенные казаками пики. Стало, похоже, что дело по моей милости мирно разрешить не удастся.

Снаружи начался гвалт, и в ворота забухали тяжелые удары. Кроме меня, никто не понимал, с чего это так внезапно озверели станичники.

Ворота, сделанные из толстых досок, выломать было не так-то просто. Тем более, что у казаков под руками не оказалось ничего тяжелого, чтобы сделать таран. Когда им надоело отбивать руки и ноги, тот же громогласный голос потребовал, чтобы деревенские меня им выдали.

– Отдайте нам ирода, и мы вас пальцем не тронем! – надрывался он, а его товарищи свистели и ругались в поддержку.

– Мне нужно отсюда уходить, – сказал я старосте, – а то они не уймутся.

– Чего это они? – удивленно спросил он. – Никак, вы давно знакомы?

– У меня с казаками старые счеты, есть у вас ход к лесу?

– Лаз есть тайный. Да, может быть, здесь останешься, куда ж ты один против всех?

– Лучше мне уйти, – окончательно решил я. – Зачем подвергать вашу деревню опасности. Скажешь им, что я сбежал, они погонятся за мной, а вас оставят в покое.

– Ну, как знаешь, – как мне показалось, с облегчением согласился Антон. – Пойдем, провожу до лаза.

Оставив за себя помощника, староста спешно повел меня в противоположную часть деревни.

По пути нам встретились заспанный отец Алексий и Наталья Георгиевна с детьми.

– Что случилось? – издалека крикнул священник. – Ногаи?

– Казаки, – ответил я, – мне нужно уходить, а ты попробуй с ними договориться.

– Я с тобой, государь-батюшка, – вдруг подала голос Морозова.

– Со мной никак нельзя. Лучше оставайся со всеми.

– Муж приказал, – покачала головой молодая женщина. – Это его последняя воля.

– Взял бы вас с собой, да не могу. Скоро на меня устроят охоту, пропадете вместе с детьми, – сказал я.

– На все воля Божья, – упрямо ответила боярыня и, подхватив сына за руку, заспешила вслед за нами.

– Здесь, – когда мы дошли до противоположной воротам стены тына, указал староста на тайное место.

Он оттащил за оглобли стоявшую у забора телегу и аккуратно убрал закрывавшие тайный лаз ветки.