Гидра
Шрифт:
Немцы ошивались у городка. Глеб слушал залпы орудий. Минуло несколько лет с той страшной ночи, но церковь в сорняке по-прежнему властвовала в кошмарах мальчика, пугала сильнее фашистов. А однажды бронепоезд сбил немецкий самолет. Напичканный бомбами «Фокке-Вульф» рухнул с небес и угодил прямо в церковь. Щепки разнесло по всему полю. В течение недели Глеб ходил к руинам, опасаясь, что храм восстановится, отрастет, как хвост ящерицы, но этого не произошло. И городок выдохнул облегченно. Счастливый случай помог ему избавиться от раковой
Вот только не воскресил Мишку.
Получив аттестат зрелости, отслужив в армии, Глеб уехал постигать журналистское ремесло и детские страхи забрал с собою в Москву, провез по всему Союзу.
Водка возымела обманчивый эффект. Глеб расслабился. Вновь примерился к усачу:
– Нет, ну вы слыхали! Америка в Анкаре совсем обезумела. Эти шашни с Ираном…
Кто-то постучал в стекло. Глеб стух, заметив активно жестикулирующего Мирослава Гавриловича. Натянул фальшивую улыбку – не лезть же под стол.
– Миро… Гав… – Глеб замахал, приглашая главреда в столовую. Тот жестом отверг предложение. Показал на часы, на здание редакции, шлепнул о стекло пятерней и ушел, недовольно раздувая щеки.
– По мою душеньку, – пробормотал Глеб. Продавщица чихнула.
«Ты один меня понимаешь», – мысленно обратился Глеб к повару-солонке. Допил и козырнул присутствующим:
– Удаляюсь на казнь.
– Ни пуха. Апчхи.
Пух, как снег, скапливался у бордюров.
– Пьяный? – с порога накинулся Мирослав Гаврилович. С портретов смотрели сурово Чехов, Белинский и Достоевский.
– Что вы, как можно. Во вторник, с утра…
– Сегодня четверг! – При всей напускной строгости Мирослав Гаврилович, член бюро обкома, был добрейшим человеком и боролся за каждого подопечного, как за родного, в официальных бумагах аттестовал положительно. Подопечные, случалось, вылазили ему на шею.
– Дни летят, – удивился Глеб. – От печатной машинки отклеишься – и лето пролетело.
– Кстати, о машинках. Что это ваша выстучала? – Главред ткнул пальцем в листы со статьей Аникеева. – Это стилизация под тридцатые годы или намеренное ерничанье? «Женщина – человек особый»? «Перед смертью пели и благодарили Родину»?
– А что еще делать перед смертью?
– Стыдиться, Аникеев! Люди гибли, чтобы метро запустить, а вы даете лапидарную казенщину. Вы, некогда инициативный, квалифицированный, систематически работающий над повышением идейно-политического уровня… ставящий злободневные вопросы производственной жизни…
– Спасибо, конечно…
– Ой, не благодарите. С этим, с бригадиром-проходчиком вы после интервью что?
– Что?
– Что??
– Наклюкались.
– Именно. А он – эпилептик, и его жена на вас, между прочим, жалобу написала.
– Он рассказывал про нее. Змея, говорит.
– Хватит ерничать, – устало произнес Мирослав Гаврилович. – Вы ж талантливый парень, Аникеев. Как я, из провинции, донской. Вы в войну что делали?
–
– А товарищу… – Главред сверился с блокнотом. – Товарищу Лисенкиной вы рассказывали, как освобождали Будапешт.
– Я пьяный был, Мирослав Гаврилыч.
– Пьяный! На ВДНХ! Куда вас не отдыхать послали, не за юбками бегать, а освещать выставку достижений народного хозяйства.
– Я освещал…
– Но это все мелочи, мелочи. А вот ваши измышления по поводу спутника…
Глеб вздрогнул, впервые за весь разговор с шефом по-настоящему испугавшись. О «Луне-1», космическом зонде, запущенном в январе, он говорил с Черпаковым – отличным мужиком и отличным журналистом. И, кажется, позволил пару вольностей, обсуждая космическую программу и то, почему «Луна» взлетела, а, например, американский метеоспутник «Авангард-2» сгорел в стратосфере. Теории о связи космической программы с тайными учениями сами по себе были крамолой. Неужели Черпаков наябедничал?
– Я про спутник ничего не знаю…
– Аникеев, Аникеев. Что мне с вами делать? – Мирослав Гаврилович выглядел искренне опечаленным.
– Пожурить и отпустить? Я тут про Кубу шедевр ваяю…
– Не надо про Кубу, Аникеев. Вы нам сваяйте шедевр про героев-лэповцев, несущих свет тайге.
– Так я в инженерии – дуб-дерево…
– Ничего. Подтяните грамотность. Время будет. Три недельки, скажем.
– На статью?
– На командировку. В понедельник – это через четыре дня – вы отправляетесь в Якутию. Прямехонько в Яму. Сокращение от «якутской магнитной аномалии».
– Якутия… Яма… Да меня жена в жизни не отпустит…
– Нет у вас жены, Аникеев. Ни жены, ни детей, ни домашних животных.
– Но кактус…
– Принесете, буду его поливать.
– Мирослав Гав… – Глеб поник. – Это ж ссылка.
– Это не ссылка, а разумная альтернатива тюремному сроку. – Главред понизил голос. – Поймите. Надо вам из Москвы уехать, пока все не уляжется.
– Уляжется – что?
– Где, по-вашему, Черпаков? – Мирослав Гаврилович посмотрел на дверь.
– В Пицунде.
– На Лубянке.
Глеб побледнел.
– Как?
– Как-как. Каком кверху. Партийное следствие, арест, а дальше, видимо, десятка. Черпаков писал о гибели тургруппы Дятлова. Ну и записался. При обыске у него изъяли запретные книги. «Культы Гулей», «Таинства Червя», фон Юнцта…
– Фон Юнцта, – горько хмыкнул Глеб. – Нам его в школе на внеклассное чтение задавали.
– Время было другое, Аникеев. Черпаков с катушек слетел. Договорился до секретных экспериментов с пространственно-временными петлями, которые мы якобы проводим на высоте 1079. Нет, десятка – это еще хорошо будет. – Главред затряс седыми кудрями. – А для вас, Аникеев, прямая дорога. Якутия, тайга, романтика. А мы тут черной завистью изойдем.