Гильдия. Трилогия

Голотвина Ольга Владимировна

– Пожар!

В этом крике не было ни растерянности, ни страха. Он прозвучал, как призыв к бою. И тут же за порогом взревели ответные голоса:

– Пожар!

– Храм горит!

– Гнев богов на нас, люди!

Спутник «щуки» схватил Шерайса за руку и поволок к двери. Женщина вцепилась в другую руку. Жрец в растерянности пытался упираться, но непрошеные спасители были сильнее. Краем глаза Шерайс увидел немыслимое зрелище: огненный фонтан, вставший над жертвенником. Искры парили в воздухе и пчелами впивались

в сухое дерево стен.

Мужчина и женщина вытолкнули Шерайса на улицу, в возбужденную галдящую толпу. И тут к жрецу вернулся голос:

– Люди, несите воду! Во имя Безликих, не дайте храму сгореть!

Толпа всколыхнулась. Кто-то кинулся к соседним домам, кто-то уже волок ведро от ближнего колодца, попробовали выстроить цепочку, но она распалась… все было нескладно, недружно, нестройно… а из окон уже валили клубы дыма, пробивающиеся изнутри языки пламени лизали оконные рамы.

Серыми сухими листьями носились в толпе нищие. И каждый рассыпал вокруг себя горькие злые слова:

– Храм, а горит хуже амбара… не заступаются боги-то…

– В светлый день… в праздник… нету нам милости…

– Сами виноваты, прогневали… на корабли тратимся, заморские земли вздумали искать… про свои не думаем…

Попытки спасти святилище стали совсем жалкими. А пламя уже лизало край крыши.

Шерайс, глядя, как гибнет то, что было сутью его жизни, сказал негромко и жалобно:

– А ведь просили же мы денег у короля… Будь храм каменным – не сгорел бы…

Рядом возникла смуглая рожа со сломанным носом, взметнулись черные сальные патлы:

– Что ты сказал, святой человек? Окажи милость, повтори… – И во весь пронзительный голос: – Эй, заткнулись! Жрец Шерайс скажет мудрое слово!..

Ну, тишина перед горящим храмом не воцарилась. Но люди поблизости, как ни странно, замолчали, обернулись к жрецу и нищему.

Шерайс почувствовал, что угодил в нелепую ситуацию. Но промолчать было немыслимо – а косноязычных и тупых жрецов просто не бывает, таких и в ученики не берут!

– Я сказал этому доброму человеку, – с привычным достоинством произнес Шерайс, – что напрасно король отказал городскому жречеству в средствах на возведение каменных храмов. Конечно, правитель обязан думать и о других нуждах страны, в том числе и о строительстве кораблей, но боги – это боги, и я…

Договорить Шерайсу не удалось.

– Слышали? – возопил нищий. – Все слышали, что сказал святой человек?! Это истина! Это знак! «Боги – это боги!» – сказал он, и сами Безымянные говорили его устами! Гнев богов на этом грешном городе!

Толпа откликнулась ропотом ужаса.

– Спасем себя, братья и сестры, спасем семьи свои! – страстно воззвал нищий. – Корабли на верфи – причина бед! Это сама гордыня людская! Из-за них не дано было денег на достойные жилища для Безликих! Докажем же богам, что мы их покорные дети! Огня на проклятые корабли!

–

Огня! – взрычала обезумевшая толпа.

– С нами мудрый жрец Шерайс! Наш святой вождь! Он поведет нас на верфи!..

– Шер-р-ра-айс! – выдохнул многоголовый зверь.

Молодой жрец хотел было объяснить, что и не думал подбивать горожан жечь корабли… но никто его не слушал.

Сильные руки подхватили Шерайса. Он испуганно пискнул и понял, что сидит на доске, выдранной из забора. Доска эта плывет по воздуху на уровне плеч беснующейся толпы. И еще Шерайс понял, что одно неосторожное движение – и он сорвется под ноги тем самым людям, что подняли его так высоко. И будет беспощадно затоптан.

Жрец оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на свой догорающий храм, от которого его уносила безжалостная толпа. Но сидеть на доске вполоборота – опасно, и бедняга устремил взгляд вперед.

Вцепившись обеими руками в доску и глядя в затылки идущих впереди мятежников, Шерайс изо всех сил старался забыть то, что успел мельком увидеть на оставшейся позади улице.

У порога догорающего храма лежал мальчик, угодивший под сапоги обезумевших взрослых. Длинные волосы, рассыпавшись, закрыли лицо, рука беспомощно откинута в сторону… Рядом валялась опрокинутая корзинка, и толстый серый щенок недоуменно обнюхивал пальцы своего недвижного маленького хозяина…

* * *

Аргосмирские храмы вспыхнули почти одновременно. И повсюду из смятенной, объятой ужасом толпы неслись крики: «Боги гневаются на трех правителей!»

Возле трех святилищ, расположенных в восточной части города, криками дело пока и ограничилось. Вокруг лежали богатые кварталы, от любого из храмов видна была крыша дворца. Пожары были быстро потушены, а народное смятение ослабло и превратилось в шушуканье по углам.

Тем не менее богатые горожане поспешили разойтись по домам, заперли окна и двери, посадили под замок рабов, вооружили наемных слуг и велели охранникам быть начеку. В богатых кварталах знали, что, по каким бы поводам ни буянила чернь, а поджогам и грабежам быть обязательно.

Куда свирепее откликнулась на пожары западная часть города – та, что ближе к морю. Из Бродяжьих Чертогов, из Гнилой Балки, из Рыбачьей Слободки, из небогатых ремесленных кварталов, из матросских портовых притонов хлынула к горящим храмам беднота. Она была горластой, пьяной и злой, она кричала подска– занные кем-то слова про святотатство, она рвалась крушить и драться – все равно что крушить, все равно с кем драться.

Эту злость, ищущую выхода, умело направляли крутящиеся среди толпы подстрекатели. И не один солидный ремесленник или почтенный лавочник, мирно шедший в храм помолиться, вдруг оказывался в центре бешеного людского водоворота и вместе со всеми начинал кричать все азартнее: «Бей! Ломай! Круши!»