Гильдия
Шрифт:
– И без меня! – злобно прошипел Шаушур. – Раз в Гильдии стало такое твориться…
Проходя мимо Дайру, он с ненавистью бросил:
– В Огненные Времена такие, как ты, не смели разевать пасть в присутствии свободных людей!
– Да, почтенный Шаушур, – учтиво отозвался Дайру, – мне уже говорили, что ты прочно застрял в Огненных Временах.
Испытание было уже пройдено, и юноша не считал больше нужным безропотно сносить хамство.
Глава Гильдии жестом
– Я не спрашиваю, как ты раздобыл пуговичник, потому что помню разговор, который мы не закончили… ну, в тот день, когда был арестован Шенги. О дочери Хозяина. А то, что касается Хозяина, я еще не готов обсуждать при всех.
Дайру настороженно молчал. Дорого он заплатил бы, чтобы избежать этого разговора.
– Стало быть, – продолжил Лауруш строго, – ты снова с нею виделся? Может, даже несколько раз?
– Дважды, – неохотно отозвался Дайру.
– И она уже дарит тебе подарки? Да… Шустрый ты паренек. Может, даже успел узнать, кто таков Хозяин?
– Мы с нею об этом не разговаривали, – уклончиво ответил юноша.
– Странно. Шенги говорил, что ты редкого ума парнишка. Что ж ты так сплоховал?
Редкого ума парнишка молчал, стараясь выразить на физиономии кроткое раскаяние: мол, и впрямь что-то сплоховал…
– И почему же она подарила тебе это? – Лауруш тронул полоску черного бархата.
Рука Дайру дрогнула – так захотелось ему накрыть подарок ладонью. Но юноша сдержался и ответил честно:
– Потому что она моя невеста.
– Ого! Даже так? И не боишься после этого идти в Подгорный Мир? Ты представляешь, что с тобой сделает Хозяин, как только узнает, что у его дочери завелся жених?
Дайру уже думал об этом крепко и всерьез. Лауруш говорил о вполне реальной опасности. Подгорный Мир, который и без того не был местом для безмятежных прогулок, теперь будет оборачиваться к Дайру оскаленной пастью каждый раз, едва он пересечет Грань. А ведь с ним будут Нургидан и Нитха, которые сейчас наверняка прыгают от счастья, радуются своей победе.
Нет уж, нарыв нужно резать сразу, пока гной не попал в кровь.
Если дразнить смерть, то в одиночку. Рискуя только собой. Здесь и сейчас.
Дайру поднял на Главу Гильдии бестрепетный взгляд:
– Хозяин уже все знает.
– Думаешь, девчонка ему рассказала?
– Нет. Я рассказал. Только что.
Лауруш широко заулыбался:
– Так вот что ты напридумывал? Могу ли я спросить, с чего это пришло в твою гениальную белобрысую голову?
– Я понял это, когда мы ходили ловить гада, промышлявшего «жгучей тиной». А окончательно убедился сегодня, когда ждал аудиенции у короля.
– Интересно, но непонятно. Поподробнее бы…
– Шенги рассказывал про налет на Портовую бухту. Я подумал: когда пираты обстреляли
– Угу, понял. Увидел, стало быть, любимого ученика без чувств – и озверел… Мальчик, а ты не сообразил, что в гавани дралось много народу и перепало не только Шенги?
– Сообразил. И еще то, что Хозяин мог подоспеть не к самому началу драки. Но этот случай для меня не главный. Главное – часы.
– Какие еще часы?
– Старые. С пастухом и пастушкой. Я был в гостях у Вианни, видел в доме Хозяина, как танцует эта деревянная парочка. И вспомнил, что точь-в-точь такие же часы висят в прихожей у Главы Гильдии. Конечно, часовщик мог сделать одинаковые часы… но чтобы они одинаково разладились? Чтобы фигурки одинаково качались в танце, словно пьяные?
Лауруш перестал улыбаться.
– Часы… Что-нибудь еще?
– Так, мелочи, но они ложатся в общую картину. Когда мы разговаривали о Вианни, я упомянул, что у нее мягкая коса. И в ответ услышал холодное: «Ты и это успел выяснить?» Интонации ревнивца или отца.
– А отцы – самые ревнивцы и есть, – ровно сказал Лауруш. – Вижу, хватит девчонке бегать без присмотра, пора ее запереть.
– А что это теперь-то изменит? – дерзко бросил Дайру. Он прекрасно понимал, чем рискует.
Лауруш не сразу понял сказанное. А когда понял – задохнулся от гнева.
Дайру сжался, ожидая удара. Но его не последовало.
Человек, сидящий рядом с ним, словно разом постарел. Откинулся к стене, рванул ворот рубахи. С раскаянием Дайру вспомнил, что у Главы Гильдии больное сердце.
– Ты… ублюдок… – тяжело выдохнул Лауруш.
– Семнадцать лет как ублюдок, – спокойно согласился Дайру. – И ничего, живу. Не стоит оскорблять меня, почтенный Лауруш. Меня оскорбляли истинные мастера этого дела, я привык. Налить вина?
– Я сам.
Тяжело поднявшись, Лауруш открыл шкафчик в углу, поставил на стол кувшин и два небольших кубка.
Дайру едва не вскрикнул от радости, увидев, что кубков – два. Этот поединок он выиграл.
Они молча выпили. Потом Лауруш, глядя перед собой, начал негромко:
– Я мальчишкой пас деревенских коз. Одна пропала, я искал ее по горам – и свалился в какую-то расселину. Вылезти сразу не получилось. Кричал, звал на помощь. Измаялся. Хотелось пить. А там по стене потоки воды, только вкус непонятный…
Дайру сидел тихо, боясь даже дыханием напомнить о себе. Он понимал: Лауруш говорит не столько для него, сколько для себя. И опасался спугнуть эту горькую исповедь, этот рассказ о мальчугане, который вдруг стал не таким, как другие деревенские ребятишки, и по малолетству не сумел удержать этого в секрете.