Гильфердинг А

OlegD

Зато в рассказе этом мы видим другой признак глубокого различия между Радигощем и Арконой. Аркона была поставлена вне всякой племенной исключительности; частным богам своего племени ране, мы знаем, не только отвели особое святилище, но даже удалили их в другой город; в Арконе же поклонялись они лишь общему богу Поморья, наравне со всеми другими племенами; ничье самолюбие не могло быть оскорблено: единогласно и беспрекословно признавалась Аркона всенародным святилищем балтийских славян, и то влияние, которое она давала ранам на все Поморье, не оспаривалось никем.

Своего Радигоща лютичи не умели поставить на такую высоту: быть может потому, что религиозная стихия у них не достигла такого сильного развития, как между ранами. Мы не видим у лютичей настоящей теократии; жрецы имели у них важное значение, но они не были полные властители народа, как на Ране, - а на той степени грубой вещественности, на которой

стояли балтийские славяне, большая или меньшая власть жрецов в том или другом племени была, можно сказать, мерилом большей или меньшей преданности племени своему божеству. Как бы то ни было, впрочем, но Радигощ, хотя и притягивал паломников со всей земли Поморской, хотя составлял центр лютицких поколений и всех племен, которые к ним присоединились, хотя, подобно Арконе, посещаем был многочисленными посольствами, получал от разных племен установленные приношения и давал им указания и советы от имени богов, при всем том, однако, не мог освободиться от значения частного святилища: ратаряне и доленчане почитали его своей племенной собственностью, и вот мы видим зависть и соперничество других племен, видим вооруженное восстание против Радигоща.

Некоторые ученые предполагают, что арконская святыня получила общенародное значение у балтийских славян только со времени разрушения Радигоща, который, по их мнению, был прежним религиозным центром всего Поморья. Радигощ, действительно, пал лет за сто до Арконы, но Адам Бременский, который еще изображает Радигощ как центр, как обиталище славянского язычества, свидетель тому, что уже в его время балтийские славяне ничего не предпринимали без совета ран и указывает именно на религиозное начало этого явления; кроме того, все известия выставляют глубокую древность арконского святилища. Конечно, падение Радигоща должно было еще более усилить влияние и власть Арконы, умножить число ее посетителей; но мы не сомневаемся, что оба храма существовали совместно и процветали в продолжение многих столетий, каждый со своим особым значением в общественной жизни балтийских славян: Радигощ, как племенное капище ратарян и доленчан, которое, от перевеса ли их оружия, или от чего-либо другого, стало сначала центром всех четырех лютицких ветвей, а потом привлекло к себе и соседние племена, по мере того, как распространялось политическое влияние лютичей; Аркона, - как издревле и всенародно признанная, неприступная "в сердце моря", по выражению летописца, общая святыня славянского Поморья, оплот и блюстительница их веры и языческого общества.

LXXIX

Общественное значение религии у отдельных племен и волостей (жуп) балтийских

Точно так же, как общественная связь была для всех балтийских славян в арконском святилище, а для народа лютицкого в храме Радигоста, - для каждого племени и для каждой жупы на славянском Поморье была она отдельно в капище, где племя или жупа поклонялась своему богу: везде грубая преданность язычников-славян делала божество как бы земным властителем, средоточием человеческого общества.

Гельмольд довольно подробно описал племенное поклонение ближайших к Нордалбингии ветвей: вагров, полабцев и бодричей. Вот его слова:

"Кроме священных рощ и пенатов, которыми преисполнены земли и города (славянские), первые и главные божества были: Перун, бог Старогардской страны, Жива, богиня Полабцев, Радигост, бог земли Бодрицкой. Для них были назначены жрецы и установлены жертвоприношения и многочисленные обряды поклонения. Жрец по указанию гаданий определяет дни празднества в честь бога, и сходятся мужчины и женщины с детьми и закалывают богам своим в жертву быков и овец, а часто и людей, христиан, уверяя, что кровь их богам в радость. Заколов жертву, жрец отведывает крови, чтобы вдохновиться к прорицаниям. Ибо у многих существует мнение, что демоны легче призываются посредством крови".

В другом месте Гельмольд дополняет это известие описанием общественного значения племенной святыни у вагров, Перуновой рощи: "Она была для всей земли (Старогардской) общим святилищем, в честь которого назначен был жрец, определены были праздники и совершались разные обряды жертвоприношений. Туда на другой день праздников сходился народ той страны со жрецом и князем для суда".

Общественное значение племенной святыни особенно ярко выдается у поморян. В Щетине, как нам известно, были четыре кутины, общественные здания, которые очевидец в житии Оттона Бамбергского описывает следующим образом: "Одна из этих кутин, главная (та, которая служила храмом Святовита-Триглава), построена была с удивительным искусством: внутри и снаружи на стенах находились выпуклые изображения людей, птиц и зверей, представленных так верно и так естественно, что они, казалось, дышали и жили, и, что особенная редкость, - краски наружных изображений ни от каких дождей и снегов

не могли потускнеть или стереться, таково было искусство живописцев. В этом храме, по старинному обычаю, который велся от предков, хранили захваченные на войне богатства и оружие врагов, и из всей добычи, в морском ли походе, или в сухопутном бою приобретенной, законом определенную десятину, а также в нем берегли золотые и серебряные кубки и сосуды, которые в праздники выносились из святилища, и тогда из них делали гадательные возлияния, ели и пили знатные и могущественные люди (страны). Равным образом большие рога диких быков (т. е. зубров), позолоченные и выложенные дорогими каменьями, служившие для питья, и рога, устроенные для музыкальных звуков, мечи, ножи и многочисленная утварь, драгоценная, редкая и на вид прекрасная, все это там хранилось в честь богов... Три другие кутины менее уважались и были менее украшены: внутри были только поставлены кругом скамьи и стояли столы, потому что там бывали совещания и собрания Щетинцев, и туда они приходили, пить ли, или серьезно толковать о своих делах, в положенные дни и часы".

Но и эти кутины, которые служили для общественных собраний, имели в Щетине значение священное. Вероятно, они находились под покровительством божества, обитавшего в главном храме, вблизи которого они и были построены. При каждой из них, так же, как при главной кутине Триглава, состоял особый жрец, и в этом-то вполне выказывается религиозный характер общественных щетинских изб. Приняв христианскую веру и истребляя памятники язычества, щетинцы сочли долгом разрушить и эти общественные избы заодно с храмом своего идола. Подобно ранам, щетинцы, по свидетельству древнего писателя, при всяком деле обращались к своему святилищу и спрашивали воли Триглава; по указаниям, которые давал им Триглав в разных гаданиях, они предпринимали либо откладывали поход или морское плаванье; и здесь также, мы видим, язычники-славяне сделали из божества как бы своего земного главу и властителя. Вообще, поклонение поморян было такое же, какое у других балтийских ветвей. В честь богов совершались празднества, и тогда в город стекался народ изо всей окрестности, изо всей жупы, и предавался шумному веселью, пирам, общественным играм, песням и пляскам. В Волыне праздник бывал всегда в начале лета, и он привлекал огромное стечение народа; иногда и жрец, по особому какому-либо случаю, назначал праздник и созывал народ. Богов чтили обильными жертвами, состоявшими не только из животных, но даже из денег; были, кажется, по крайней мере, в Щетине, установлены какие-то постоянные приношения богам. Но человеческих жертв поморяне не знали: у ран, лютичей и вагров пролитие христианской крови в честь богов объясняется ненавистью против насильственно налагаемого на них немцами исповедания; до Поморья же немецкое завоевание не доходило, и здесь не было для язычников повода к такой злобе и жестокости; из чего, между прочим, видно, что человеческие жертвы вообще у балтийских славян не составляли коренного учреждения, а появились от исторических причин101.

Нельзя не заметить, что у поморян, при тех же богах и обрядах, языческая вера не имела такого ожесточения, как у западных ветвей. В противоположность бодричам, лютичам и стодорянам, которые столько раз предпринимали ужаснейшие гонения на христиан и мучили их неслыханными казнями, особенно священников, в противоположность ранам, которые ежегодно обагряли христианской кровью святилище своего бога, поморяне являли, относительно христиан, даже когда христиане оскорбляли их верования, удивительную кротость и терпимость.

Вспомним уже приведенный случай с тем католическим епископом, который, не зная ни слова по-славянски, пришел к поморянам в Волын, чтобы обратить народ в христианство, и прямо принялся рубить знаменитый столб, величайшую святыню языческого города: сами жрецы вытащили его из толпы, которая на него бросилась, и выпроводили с миром из земли своей. Это неслыханный в язычниках пример добродушия: как высоко ставит оно воинственных поморян над их соседями пруссами, изображаемыми, однако, в летописях народом самым тихим и мирным, над пруссами, которые великого проповедника Войтеха, не причинившего им ни малейшего оскорбления и уже покидавшего их землю, предали мученической смерти за то, что он, в неведении, прилег отдохнуть на Ромовском поле, посвященном богам!

Надобно повторить не раз уже представившееся нам заключение: что балтийские славяне, когда только не были ожесточены внешними обстоятельствами, верно хранили коренное свойство славянского племени, добродушную кротость. Припомним еще то, что в этом же городе Волыне свободно проживали греки, т. е. христиане православного исповедания, и только саксы, т. е. католики (угнетавшие балтийских славян) должны были скрывать свою веру.

LXXX

Общие последствия религиозного развития балтийских славян: их упорство в язычестве