Гильотина в подарок
Шрифт:
– Мадам ждет вас на втором этаже.
Полежаев отметил про себя ее безукоризненный русский. В первый свой визит в загородный дом ему показалось, что служанка не понимала, о чем они говорили за столом.
Катрин дожидалась в просторной гостиной. Она сидела в инвалидном кресле возле окна. Лицо ее радостно светилось. Видно, гости не часто посещали одинокую женщину. Молодость Катрин и белизна кожи никак не вязались с ее недугом. Казалось, что она сейчас встанет и пойдет навстречу вошедшим. Вместо этого приведенные в движение колеса бесшумно покатили ее по натертому паркету гостиной.
– Я
– Это мой друг Константин. Я вам говорил о нем по телефону.
Она грациозно протянула следователю руку, и тот нагнулся для поцелуя. Сегодня Катрин была во всеоружии – на ее пальцах появились отсутствовавшие в прошлый раз перстни. Еремину теперь достаточно было одного взгляда, чтобы определить, к какой эпохе они относятся.
– Вы увлекаетесь антиквариатом? – начала она беседу, после того как гости расселись.
– Не совсем так, – не стал кривить душой сыщик. – Просто мне случайно попало в руки вот это. – Он раскрыл прихваченный с собой небольшой саквояж и извлек оттуда полиэтиленовый пакет с дубовыми головами-ручками. Одну из них он протянул Катрин. – Насколько меня правильно информировал Антон, это голова вашего предка?
– Святая дева Мария! – воскликнула женщина. – Где вы их взяли?
Она бесцеремонно выхватила у него пакет. И принялась бережно вынимать из него головы. Катрин ставила их на стол перед собой, приговаривая что-то по-французски. Антон перевел это как «старички мои, родненькие, вот и свиделись!».
В ее больших серых глазах стояли слезы. Оба гостя, ошарашенные поведением женщины, хранили молчание.
– Это ручки от папиного комода, – наконец объяснила она. – Я не понимаю, как они оказались у вас! У отца была огромная коллекция антиквариата, доставшаяся ему в наследство. Его много раз просили продать ту или иную вещь, но он ничего не хотел слышать, хотя был простым служащим и наша семья никогда не жила в достатке. В конце концов его обокрали. Полиция ничего не нашла. Ни единой пылинки! Никаких следов! А ведь там были тяжелый комод, два кресла, стол, кушетка, не говоря уж о мелочах. Отец не вынес удара. Инфаркт…
– Когда примерно это случилось? – перебил ее следователь.
– Уже больше года прошло.
– Вы тогда были в Париже?
– Да. Я там прожила около года.
– А ваша дочь?
– Нет. Она осталась в Москве. Патрисия очень самостоятельная.
Вопрос смутил Катрин. На щеках выступил румянец. Она крепко-накрепко сцепила пальцы рук и выдохнула:
– Так мне захотелось.
– И дочь все время находилась здесь одна?
– Да. Не пойму, что вас так удивляет? В доме полно обслуживающего персонала.
– Значит, во время кражи вы находились в Париже?
– Не совсем. Я была на юге. В Антибе. Грелась на солнышке. И вообще проводила время в свое удовольствие. Отец вызвал меня телеграммой. Я вернулась в разоренный дом.
– А где во время кражи находился ваш папа?
– В баре. С приятелями. Отмечали чей-то день рождения.
– Дома никого не было?
– Дом на сигнализации. А прислуга отцу была не по карману. Да и не любил он ничего такого, всегда придерживался левых взглядов, радовался даже, когда я поселилась в социалистической стране. Правда, в гости ни разу не приезжал. А если бы приехал и увидел,
– Неужели никто не видел, как выносили из дома мебель?
– Удивляетесь? Предместье. Люди рано ложатся спать. Во всяком случае так они потом говорят жандармам. – Катрин вдруг встрепенулась и ни с того ни с сего рассмеялась. – Послушайте, вы что, ведете расследование? Вы что – частный детектив? А я, дура набитая, ничего не поняла! Это и есть герой ваших романов? – обратилась она к Полежаеву. – Как его там называют?
– Моя фамилия Еремин, – отрекомендовался следователь. – А коллекция вашего отца находится в Москве.
Она перестала смеяться, перевела взгляд на выстроенные по линейке пять дубовых голов и прошептала:
– Не может быть! Кто же смог перевезти ее сюда через несколько границ, таможен?
– Полагаю, русская мафия, – спокойно ответил Константин. – Частным коллекционерам теперь несладко приходится не только у нас, но и на Западе.
Следователь выдержал длинную паузу, чтобы женщина успела собраться с мыслями, а потом пошел в атаку:
– Думаю, что в моих силах вернуть вам хотя бы часть коллекции вашего отца, но для этого нам надо с вами заключить письменный договор. Оплатить счета моего сыскного бюро для вас не составит труда. Выиграете вы от этой сделки гораздо больше.
– Я согласна.
После того как Еремин достал из саквояжа соответствующие бумаги и у писателя уже не осталось ни малейших сомнений, что вся эта операция была спланирована заранее, ему осталось только подивиться прозорливости и деловой хватке друга.
– Но и это еще не все, – покончив с формальностями, заявил сыщик. – Необходимо, чтобы вы откровенно ответили на мои вопросы.
– Я готова.
Наблюдая за ними, Полежаев отметил, что следователь действует чуть ли не с помощью гипноза. Катрин как-то вся обмякла и покорилась его железной воле.
– Кому из своих знакомых в России вы рассказывали о коллекции отца?
– Никому и никогда. Я умею держать язык за зубами.
– Ваша дочь тоже не знала о ней?
– Патя? Как она могла не знать! Ведь она не раз гостила у дедушки в Париже. Но Патрисия еще более скрытная.
– Кто с вами отдыхал в Антибе?
– Никто. Я одна.
– А как же… – Он перевел взгляд на ее парализованные ноги.
Катрин вновь встрепенулась, и румянец вспыхнул на ее щеках. Гнев уже готов был обрушиться на голову бестактного сыщика, но в последнюю секунду женщина взяла себя в руки и как можно спокойней объяснила:
– В Антибе я могла обходиться без этого кресла. Я не калека с детства. Все случилось со мной тогда же, после ограбления отца.
– Нельзя ли поподробней?
– Что ж, можно и поподробней, – процедила она. Воспоминания не доставляли ей удовольствия.
– Это случилось через несколько дней после похорон. Я была в ту ночь одна в доме. Читала перед сном. Вдруг услышала – внизу кто-то разбил стекло. Я спустилась, включила свет и не успела даже толком разобраться, как страшный удар обрушился на меня сзади. Я пришла в себя лишь на пятые сутки в больничной палате. Столько времени врачи боролись мою жизнь. Жизнь мне вернули, но это уже была жизнь калеки.