Гимн Непокорности

Злобин Михаил

— Спасибо, Владыка, твои слова величайшая похвала, — нижайше склонилась Насшафа.

— Я считаю, что ты как никто другой заслужила награду, — вынес вердикт кьерр. — Чего ты желаешь?

— Мой патрон, я действительно хотела бы кое о чем тебя просить. Но не знаю, насколько ты мне благоволишь…

— Говори смело, дочь! — приказал альбинос. — Ты самая удачливая охотница из всего моего потомства, и я готов пойти тебе навстречу в любой прихоти.

— Тогда, прошу, следуй за мной, Владыка…

Снова глубоко поклонившись, красноглазая дева попятилась,

и не разгибалась до тех пор, покуда не привела родича к одному из иштассов. Это существо, в отличие от остальных собратьев, несло на себе всего одно тело. Которое при ближайшем рассмотрении оказалось еще и живым!

— Молю тебя, отец, исцели этого человека, — произнесла дочь. — Я хочу, чтобы он стал моим слафом.

Кьерр недовольно нахмурился, но не отказал сразу. Он в один прыжок взлетел на спину тяжеловозу и принялся осматривать трофей Насшафы.

— Молодой, но не очень крепкий, — быстро определил хранитель улья. — Желтые глаза выдают примесь алавийской крови. Солдат из него получится не самый хороший. Однако я ощущаю его внутреннюю силу. Даже сейчас, изнывая от ран, он упрямо цепляется за свое существование. Он бесстрашен, ибо не трепещет пред моим ликом. Но в этом же кроется и главная проблема. Он не сломлен. И потому опасен. Лучше бы вырастить из него разведчика, проворству и хитрости которого не будет равных во всей Абиссалии. Ты уверена, что хочешь сохранить ему жизнь?

— Да, Владыка, — еще ниже опустила голову красноглазая.

— Но зачем? Ты ведь знаешь, что люди не приспособлены к обитанию под землей. Тьма улья их слепит. Без омерзительного солнечного света они непрестанно болеют и хиреют. Гораздо милосердней будет обратить его в шакстора прямо сейчас.

— И всё же, я желаю услаждаться его красотой, покуда он не зачахнет! — пылко возразила Насшафа. — Только взгляни, как изящны изгибы этого тела! А запах? Ты же чуешь, отец?

— Да… я бы не отказался отведать его плоти, — кровожадно хмыкнул кьерр, щерясь в зубастой улыбке.

— Кроме того, с твоей помощью, Владыка, слафы могут существовать под землей и дольше… — осторожно начала белокожая.

— Не забывайся, дочь, ведь даже у моей благосклонности есть пределы! — злобно рыкнул альбинос. — Я не собираюсь тратить ресурсы на твою бесполезную игрушку! Всякий раб с поверхности, обитающий здесь, покупает право жить своими умениями! Кузнецы, ткачи, столяры — все они отрабатывают каждую кроху моей силы!

— Прости, мой патрон, я не хотела вызвать твое недовольство… — пошла на попятную Насшафа. — Мне достаточно того, что ты просто сохранишь жизнь и красоту этому человеку. Большего я у тебя не прошу! Обратить его в шакстора можно и после смерти.

— Пусть будет так, — нервно дернул плечом кьерр и щелкнул пальцами, давая команду перерожденным.

Тотчас же к раненному жителю поверхности метнулась пара рабочих. Быстро-быстро перебирая двумя дюжинами ножек, которые когда-то были ребрами и произрастали прямо из туловища, они подбежали к иштассу. Один помог сгрузить желтоглазую добычу

Насшафы на спину другому. А затем существо засеменило за хозяином улья, направляясь к сердцу всей колонии — к срединному вертепу. Месту, где происходило священное таинство преображения. Где верховный отец создавал из трупов людей и животных свои невероятные творения.

* * *

Первое моё впечатление от так называемого улья я бы охарактеризовал одним ёмким словом. И слово это: «жесть». Запутанные переплетения подземных коридоров, покрытых какой-то слегка люминесцирующей плесенью. Вонь и смрад. Постоянные шорохи и щелчки, раздающиеся из мрака. А еще твари… Твари настолько ужасающие, что кровь стыла в жилах от одного их вида. Пожалуй, я даже возрадовался, что в обители кьерров с трудом можно рассмотреть собственную вытянутую руку. Иначе б, наверное, точно не сдержался и затопил тут всё очистительным огнем, невзирая на риск сгореть и самому.

Насшафу встретил какой-то бледномордый клоун, ряженый в бесформенные белые одежды, будто какое-то карикатурное привидение. Я не понял, о чем они тут шипели, но судя по тому, как моя пленительница перед ним стелилась, был он какой-то здешней шишкой. Потом меня переложили с уродливого иштасса на другое неописуемо отвратное порождение Абиссалии. У него было человеческое лицо с застывшей в предсмертном крике гримасой. Но вместо глаз торчали какие-то стебельчатые отростки, как у улиток. Из-за того, что передвигались они на животе, перебирая костяными педипальпами, пробивающимися прямо из раскуроченной грудины, я их про себя окрестил «сколопендрами».

Когда эта тварь зашагала, заботливо придержав меня гнущимися во все стороны руками, я едва не облевался. Слава богам, что нечем было, ибо альбиноска сегодня меня не кормила. И тут уже мне захотелось проклясть острое алавийское зрение. Поскольку даже такая темнота не являлась для него непроницаемым препятствием. Я всё равно умудрялся замечать в улье белых дьяволов вещи, которые леденили мою душу. Боюсь, что даже если вырвусь из этой передряги, то никогда уже не стану прежним…

Вскоре вся эта странная процессия доставила меня в помещение неправильной формы. Стены тут были увешаны целыми гроздями светящегося мха. Но даже обилие подземных растений не могло разогнать мрак. Хотя для кьерров, наверное, здесь было ярко, как в полдень.

Жуткая сколопендра не особо-то и мягко переложила меня на подобие операционного стола, вытесанного из камня. И я тихо зарычал от боли, прострелившей нижнюю часть туловища.

— Тиш-ш-ше, моя крас-сота, — склонилась ко мне пара красных глаз Насшафы. — Надо тер-рпеть.

Я собирался спросить, а нельзя ли мне выдать еще один вонючий комочек зелья, успокаивающего боль. Но тут кьерр в балахоне без какого-либо предупреждения грубо сорвал с моей ноги фиксирующие повязки. От нового мучительного приступа у меня потемнело в глазах и перехватило дыхание. Из горла вместо желаемого вопроса вырвалось лишь бессвязное сипение.