Гиперион

Симмонс Дэн

Бертол оттолкнул меня и сделал выпад мечом. Я схватил его за плечо и швырнул на траву.

– Ах ты, скотина! – Майк отступил назад. Он выглядел ужасно усталым и недовольным. – У-у, дьявол, – тихо сказал он, садясь на каменную ступеньку. С левой стороны на черном лоскуте пестрого костюма арлекина проступила алая черточка. Узкий разрез прямо на глазах набух кровью, а затем она потекла вниз, на широкий живот Майка Ошо.

– Господи, Майк! – Я оторвал полоску от своей рубашки и попытался остановить кровь. Готовясь к полету, мы проходили курс неотложной помощи,

но я не помнил ровным счетом ничего. Я потянулся к запястью, но комлога на месте не было: наши комлоги остались на «Лос-Анджелесе».

– Ты только не волнуйся, Майк, – я задыхался от волнения. – Там всего лишь царапина. – Кровь текла теперь и по моей руке.

– Этого достаточно. – Голос Майка вздрагивал от боли. – Черт бы его взял! Меч этот сраный. Нет, Мерри, ты только представь! Вот так проткнуть человека во цвете лет паршивым бутафорским мечом из одногрошовой оперы. О, черт, как больно!

– Трехгрошовой, – машинально поправил я. Тряпка пропиталась кровью.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Мерри? Ты всегда цепляешься за свои вшивые два цента. О-о-о… – Лицо Майка побелело, потом стало серым. Он уткнулся подбородком в грудь и глубоко выдохнул: – К черту все. Пора домой, малыш.

Я оглянулся. Бертол не торопясь уходил вместе со своими дружками. Остальные в ужасе толпились возле нас.

– Врача! – крикнул я. – Вызовите сюда любую медицинскую помощь!

Двое мужчин побежали по улице. И ни малейших признаков Сири.

– Постойте! Постойте! – заговорил вдруг Майк окрепшим голосом, словно торопился сказать что-то очень важное. – Всего минутку, – сказал он и умер.

Умер. По-настоящему. Смерть мозга. Челюсть у него отвалилась, глаза закатились, так что видны были только белки, а через минуту перестала кровоточить и рана.

В течение нескольких безумных секунд я осыпал небеса ругательствами. Надо мной сквозь бледнеющие звездные поля проплывал наш «Лос-Анджелес», и я знал, что мог бы вернуть Майка к жизни, если бы мне удалось доставить его на корабль. Толпа отхлынула, когда я начал проклинать звезды.

Но вот я повернулся к Бертолу.

– Эй, ты!

Гонцы остановились на дальнем конце площади. Лицо Бертола стало пепельным. Он смотрел на меня и не мог произнести ни звука.

– Ты! – снова крикнул я. Я поднял с земли лазерное перо, поставил переключатель на полную мощность и пошел туда, где меня ждали Бертол и его приятели.

Немного позже, сквозь их вопли и вонь паленого мяса, я смутно осознал, что на переполненную площадь, поднимая тучи пыли, садится скиммер Сири, и услышал ее голос, приказывающий мне немедленно подойти. Мы поднялись над площадью, ее безумием, ее огнями. Холодный ветер развевал мои мокрые от пота волосы.

– Мы летим в Фиварон, – говорила мне Сири. – Вертел был пьян. Сепаратисты – жалкая кучка экстремистов. Наказывать тебя никто не будет. Пока Совет ведет расследование, ты погостишь у нас.

– Нет, – ответил я. – Я выйду здесь. Приземляйся. – Я указал на полоску земли невдалеке от города.

Невзирая на все ее протесты, Сири пришлось посадить

скиммер. Я взглянул на каменную глыбу и, убедившись, что рюкзак на месте, открыл дверцу. Сири скользнула по сиденью в мою сторону и прижалась ко мне.

– Мерри, любовь моя. – Ее губы были теплы и открыты, но я ничего не чувствовал. Тело словно одеревенело.

Я вышел и помахал ей на прощанье. Она откинула назад волосы и посмотрела на меня зелеными, полными слез глазами. Затем скиммер поднялся, развернулся и в предрассветных сумерках полетел на юг.

«Погоди минутку!» Сам не знаю, произнес я это вслух или только подумал. Я сел на камень, обхватил руками колени, и из груди у меня вырвались сдавленные рыдания. Потом я встал и швырнул лазерное перо в волны прибоя. Вытащив из-под глыбы рюкзак, я высыпал его содержимое на землю.

Ковер-самолет исчез.

Я снова сел, не в силах ни смеяться, ни плакать, ни просто двигаться. Я сидел, глядя, как встает солнце. Я все еще сидел там, когда через три часа невдалеке от меня бесшумно опустился большой черный скиммер корабельной службы безопасности.

– Отец! Отец, пора!

Я поворачиваюсь к своему сыну Донелу. На нем синий с золотом мундир члена Совета Гегемонии. Его лысина покраснела и покрыта крупными каплями пота. Донелу всего сорок три года, но мне кажется, он гораздо старше.

– Прошу тебя, отец, – говорит он. Я киваю и поднимаюсь, стряхивая со штанин траву и песок. Ко входу в гробницу мы подходим вдвоем. Толпа подступает ближе. Гравий скрипит под ногами людей, которые беспокойно топчутся на месте.

– Я войду с тобой, отец? – спрашивает Донел.

Я смотрю на этого стареющего незнакомца, моего сына. В нем мало что напоминает меня или Сири. Сегодняшние хлопоты омрачили его румяное, добродушное лицо. В нем есть открытость и честность, которые нередко заменяют людям ум, но я невольно сравниваю этого лысеющего вечного мальчика с Аланом – темнокудрым, молчаливым Аланом с его ироничной улыбкой. Но Алан погиб тридцать три года назад в глупейшей стычке, не имевшей к нему никакого отношения.

– Нет, – отвечаю я. – Я войду один. Спасибо, Донел.

Он кивает и отступает назад. Над головами напряженно застывших людей хлопают флажки. Я переключаю свое внимание на гробницу. Дверь закрыта на папиллярный замок. К нему нужно только прикоснуться.

Вот уже несколько минут меня занимает одна фантазия. Наверное, я пытаюсь отвлечься от снедающей меня печали и мыслей о том, что произойдет в ближайшие часы. Сири не умерла. Когда ей стало хуже, она созвала врачей и всех оставшихся в колонии техников, и они переделали для нее одну из древних гибернационных камер, использовавшихся на «ковчегах», которые два столетия назад доставили сюда первых колонистов. Сири только спит. Мало того, этот сон каким-то образом вернул ей молодость. Когда я разбужу ее, она станет такой, какой была при первой нашей встрече. Мы вместе выйдем на солнечный свет и, когда откроются двери портала, первыми переступим его порог.