Гипнотизер
Шрифт:
Эва Блау подняла подбородок, облизнула губы, всосала щеки и прошептала:
— Я вижу, как они забирают какого-то человека. Просто подходят и забирают.
— Кто забирает человека? — спросил я.
Эва прерывисто задышала. Лицо потемнело. Коричневая вода перед ней помутнела.
— Мужчина с хвостом, он подвешивает маленького к потолку, — простонала она.
Я увидел, как она одной рукой схватилась за трос с колышущимися водорослями, ноги медленно двигались, словно она гребла на байдарке.
Почти до обморока резко я вырвался
Я смотрел, как она раскачивается на стуле взад-вперед.
— Мужчина тащит и тащит маленького человека, тащит так жестоко…
Вдруг Эва встретилась со мной взглядом и затихла. Рот растянулся в ухмылке.
— Ну как? — спросила она.
Я не ответил. Просто стоял и смотрел, как она встает, снимает пальто с крючка и спокойно выходит из комнаты.
Я написал на бумаге «Вороний замок», завернул в нее пленку номер четырнадцать и обмотал резинкой. Вместо того чтобы, как обычно, отправить ее в архив, я забрал ее с собой в кабинет. Хотелось подумать над ложью Эвы Блау и своей собственной реакцией. Однако уже в коридоре я понял, что именно было не так: Эва продолжала контролировать мимику, она пыталась быть приятной, ее лицо не стало бессмысленным и непонимающим, как у тех, кто впал в транс. Погруженный в гипноз человек может улыбаться, но не обычной, а сонно-расслабленной улыбкой.
Когда я подошел к кабинету, возле двери меня ждала давешняя молоденькая стажерка. Я стал судорожно вспоминать, как ее зовут: Майя Свартлинг.
Мы поздоровались, и не успел я отпереть дверь, как она сказала:
— Простите, что я такая навязчивая, но часть моей диссертации построена на вашем исследовании. Так что не только я, но и мой руководитель хотели бы, чтобы сам объект принял участие.
Она серьезно посмотрела на меня. Я ответил:
— Понимаю.
— Ничего, если я задам несколько вопросов? — сказала она наконец. — Кое-что спрошу?
На мгновение она стала похожа на маленькую девочку: хитрая, но неуверенная в себе. Глаза очень темные, отливают черным на фоне необычайно светлой кожи. Красиво причесанные волосы блестели, заплетенные короной. Старомодная прическа, но Майе она была к лицу.
— Можно? — тихо спросила она. — Вы даже не представляете, какая я могу быть надоедливая.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь ей. В ней было что-то такое живое и свежее, что я, сам того не сознавая, хлопнул в ладоши и объявил, что готов. Она засмеялась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я отпер дверь; Майя не долго думая вошла за мной в кабинет, села на стул для посетителей, достала блокнот и ручку и, улыбаясь, посмотрела на меня.
— О чем вы хотите меня спросить?
Майя сильно покраснела и заговорила, все еще широко улыбаясь — казалось,
— Если начать с практики… как вы думаете, пациент может обмануть вас? Просто сказать то, что, по его мнению, вы хотите услышать?
— Сегодня как раз было такое, — улыбнулся я. — Одна пациентка не захотела, чтобы ее гипнотизировали, сопротивлялась внушению и, естественно, сохранила контроль над сознанием, но притворилась, что погрузилась в транс.
Майя немного успокоилась, вид у нее стал поувереннее. Она наклонилась вперед, вытянула губы, потом спросила:
— Она притворялась?
— Конечно, я это понял.
Майя вопросительно подняла брови:
— Как?
— Начать с того, что существуют явные внешние признаки гипнотического расслабления. Самый важный из них — лицо теряет свою искусственность.
— Не объясните подробнее?
— В состоянии бодрствования даже у самого расслабленного человека лицо собранное, губы вместе, мышцы лица взаимодействуют, взгляд и так далее… А под гипнозом человек теряет контроль над мимикой: рот приоткрывается, подбородок отвисает, взгляд бессмысленный… Правильно описать не получится, но это известно.
Майя как будто хотела спросить что-то, и я прервался. Она помотала головой и попросила продолжать.
— Я читала ваш доклад, — сказала она. — Ваша группа состоит не только из жертв, то есть подвергшихся насилию, но и из преступников, людей, творивших с другими страшные вещи.
— Подсознанием и то и другое воспринимается одинаково, и…
— Вы хотите сказать…
— Погодите. Майя… и в контексте групповой терапии здесь нужен один подход.
— Интересно, — сказала она и что-то записала. — Я к этому вернусь. Но вот что мне хотелось бы знать — это как видит себя загипнотизированный преступник. Ведь вы отталкиваетесь от мысли, что пострадавший часто замещает преступника чем-то другим — животным.
— Я не успел изучить, как видит себя преступник, а пускаться в пустые рассуждения не хочу.
Она склонила голову набок:
— Но у вас есть какие-нибудь предположения?
— У меня есть пациент…
Я замолчал и подумал о Юсси Перссоне, норрландце, который нес свое одиночество как непомерную тяжесть, в которой сам виноват.
— Что вы хотели сказать?
— В состоянии гипноза этот пациент возвращается к своей охотничьей засидке, словно ружье ведет его, убивает косулю и бросает там. Выйдя из транса, он отрицает косулю и рассказывает, что ждал в засидке медведицу.
— Так он говорит, когда просыпается? — улыбнулась она.
— У него дом в Вестерботтене.
— Ага. А я думала, он здесь живет, — рассмеялась Майя.
— Медведь — это достоверно, — сказал я. — Там полно медведей. Юсси рассказывал, что большая медведица задрала его собаку несколько лет назад.
Мы замолчали, глядя друг на друга.
— Уже поздно, — сказал я.
— У меня еще много вопросов.
Я хлопнул в ладоши: