ГИПНОЗ. Скрытые глубины. История открытия и применения
Шрифт:
Месмер был человеком контрастов. Без сомнения, ему хотелось денег и славы, но в то же время им двигало подлинное желание исцелять людей. Его шокировали методы лечения бедняков, которых либо в больших количествах загоняли в палаты общественных госпиталей, либо не лечили совсем, поскольку те не могли платить. Он же обслуживал их бесплатно (так поступал в Вене и его учитель по медицинской школе Гарард ван Свитен), а расходы компенсировал непропорционально большими суммами, взимаемыми с богатых пациентов. Побуждаемый не только гуманностью, но и отчаянной потребностью в признании, он лечил принцесс и городскую бедноту, герцогинь и дворников, графинь и сапожников. На самом деле, конечно, было больше герцогинь, чем дворников, потому что на те заболевания, в избавлении от которых Месмер особенно преуспел, у рабочего люда просто не хватало времени, например, на всякие нервные болезни. Верно также и то,
Некоторое представление о том, как выглядела сцена вокруг бакета, может дать выдержка из отчета Королевской комиссии 1784 года:
Пациенты представляли собой чрезвычайно разнообразное зрелище… Одни сидели тихо и спокойно и ничего не чувствовали, другие кашляли, плевались, стонали от боли, жаловались на жар в определенном месте или во всем теле и покрывались испариной, третьи содрогались от конвульсий. Приступы конвульсий также отличались по повторяемости, длительности и интенсивности. Как только приступ начинался у одного человека, он сразу же возникал и у других пациентов. Комиссия убедилась в там, что конвульсии могут длиться более трех часов, они сопровождаются отхаркиванием вязкой мокроты, с силой изрыгаемой из груди во время приступа. Иногда в мокроте замечались следы крови. Конвульсии характеризовались непроизвольными спазматическими движениями всех членов тела, гортани, спазмами в подреберной и надчревной областях. Во время приступа взгляд становился блуждающим, исторгались пронзительные крики, слезы, икота и сумасшедший смех. Конвульсии сменялись состоянием вялости, изнеможения и дремоты. Любой внезапный звук мог вызвать их у пациентов снова, даже небольшое изменение в стиле фортепьянной игры способствовало возобновлению конвульсий.
Внимание экспертов привлекли, по большей части, судороги, однако уже из первых двух предложений становится ясно, что конвульсии были хотя и частым явлением, но никак не универсальным. Например, д’Эслон в своем ответе членам комиссии утверждает, что из 500 пациентов, которых он лечил, судороги случились только у двадцати. Тем не менее, комиссия обратила на них внимание не зря: Месмер желал наступления припадков у своих пациентов, так как считал их верным признаком кризиса, открывающего путь к исцелению. Что же происходило на самом деле? Почему конвульсии наступали у такого количества людей? Ведь не могли же они все быть эпилептиками или страдающими другими формами органических припадков. По-видимому, кризис проявлялся именно в таком виде по трем причинам. Во-первых, христианские ритуалы экзорцизма, практиковавшиеся столетиями и достигшие, как мы видели, феноменальной популярности у Гаснера, неизменно провоцировали такие припадки, так что пациенты Месмера ожидали чего-то подобного. К тому же незадолго до этого случилась мода на спонтанное излечение у могил святых в Париже, и пока король не запретил нарушать таким образом общественный порядок, перед отступлением болезни у людей частенько случались судороги. Во-вторых, в то время и в течение последующего девятнадцатого столетия дамам высшего света полагалось страдать от некой болезни, включающей в себя истерические обмороки и нервные припадки. В-третьих, месмеровская практика и всеобщий научный энтузиазм (Месмер весьма разумно сконструировал свой бакет по образу и подобию лейденской банки, пользовавшейся огромной популярностью у аристократов, которые составляли его клиентуру) заставляли людей ожидать чего-то необычного, и если таковое вдруг случалось, то вполне могло вызывать нервную реакцию.
Первый фактор, вероятно, самый главный. Ожидание и массовое внушение — великие силы. Эмиль Куэ рассказал историю, как один сумасшедший брызнул на проходящую мимо женщину жидкостью, от которой у нее распухла нога. Газеты посвятили этому происшествию пару строчек, а в течение нескольких последующих дней появились сообщения уже о десятках подобных случаев: слишком много для того, чтобы быть правдой. Стоило Месмеру удачно вылечить всего нескольких больных, и по Парижу уже понеслась молва: «В городе есть замечательный врач. Он действительно хорошо лечит». Это была эра чудес; если Монгольфьер смог покорить воздух с помощью шара, то почему бы Месмеру не изобрести панацею от всех болезней?
Как показано в предисловии, Месмер не гнушался использовать в комнатах с бакетами оккультные атрибуты. Возможно, польза от них была установлена опытным путем, однако он никогда не
Из Парижа на воды и обратно
Вскоре после прибытия в Париж Месмер обрел своего самого заметного приверженца — Шарля д’Эслона. Его надежды на официальное признание воскресли вновь, поскольку д’Эслон состоял в качестве врача при дворе одного из братьев короля Людовика XVI графа д’Артуа и являлся членом престижного медицинского факультета, ведущей медицинской школы во Франции. Но даже вместе с д’Эслоном его надеждам не суждено было сбыться. В 1779 году он организовал чтение своего знаменитого труда «Об открытии животного магнетизма» некоторым представителям факультета, однако и это ничего не дало. Результаты показались им интересными, но чтобы установить правильность выводов, сделанных Месмером, требовались серьезные исследования. Они отметили, что в демонстрации методики месмеризации пациентов мало толку, поскольку им ничего не известно об истории болезни этих людей и поэтому они не могут оценить результат лечения. Они предложили поставить контрольный эксперимент — посмотреть на реакцию слепого, проходящего вдоль шеренги людей, в которой будет стоять и Месмер со всей своей магнетической силой. Месмер и д’Эслон могли бы ответить, что, по их мнению, такой силой обладают все (хотя одни в большей, а другие — в меньшей степени), но вместо этого отказались от эксперимента совсем. Открытие Месмера казалось им слишком важным, чтобы подвергаться мелочной проверке.
В конце чтения Месмер свел теорию о животном магнетизме к двадцати семи положениям, наиболее важные из них приведены здесь.
1. Небесные тела, земля и животные тела влияют друг на друга.
2. Влияние осуществляется через распределенный по всей Вселенной флюид. Характеристики флюида следующие: он непрерывен, так что нигде не остается пустот, ни с чем не сравним по тонкости и способен в силу своей сущности воспринимать, распространять и передавать все движения.
8. Животное тело подвержено противоположным воздействиям (приливам и отливам) этого агента, он проникает в нервы и без всяких посредников воздействует на них.
9. На примере человека особенно хорошо видно, что по своим свойствам флюид подобен магниту; по некоторым признакам в человеческом теле можно обнаружить разные, даже противоположные, полюса, с которыми можно контактировать, меняя их, разрушая или усиливая…
10. Животное тело обладает качеством, которое делает его восприимчивым к влияниям небесных тел и обоюдным воздействиям окружающих его тел; совпадение этого качества со свойством магнита и привело к возникновению термина «животный магнетизм».
23. Факты показывают, что при соблюдении некоторых правил данный принцип позволяет лечить нервные расстройства прямо и другие болезни — косвенно.
Если некая теория внутренне противоречива, то перечисление ее главных пунктов едва ли поможет скрыть это. По мнению д’Эслона, они провалились на факультете из-за того, что Месмер выражался чересчур невнятно и туманно; он слишком много времени уделил космологии в ущерб конкретным примерам исцелений. Возможно, сказался и сильный немецкий акцент. Чтобы исправить допущенные Месмером ошибки, д’Эслон публикует в 1780 году «Наблюдения животного магнетизма», где ясно и четко излагает результаты ряда исцелений. Однако единственное, чего он добивается, так это разделения участи своего учителя как объекта насмешек и оскорблений. Ему велят отмежеваться от нового учения, он отказывается и лишается некоторых привилегий члена медицинского факультета. Эта показательная «порка» продемонстрировала неприемлемость идей Месмера и одновременно отпугнула других медиков от проявления малейшего интереса к животному магнетизму.
Месмер был сыт по горло и решил оставить Париж. Сама Мария Антуанетта попыталась отговорить его и предложила от имени короля солидное годовое жалование при условии благоприятного отчета комиссии. Даже после того, как король сократил это условие до предложения взять в качестве учеников людей по выбору правительства, Месмер все равно чувствовал себя оскорбленным. Он заподозрил в этих студентах шпионов, а не беспристрастных лиц и написал королеве высокомерное и вздорное письмо, в котором требовал не только предложенного годового содержания, но и поместья для продолжения своих работ. Письмо сошло ему с рук лишь по той причине, что монархия во Франции уже клонилась к закату. Нетрудно понять, почему он приобрел себе репутацию чудака.