Гипотеза Дедала
Шрифт:
Глава театра выглядел совершенно искренним, и я недоумевал. Я предположил, что мой благодетель связывался не лично с ним, а с кем-то из режиссеров, администраторов или артистов. Нельзя было исключать, что он звонил в литературную часть, в костюмерный цех, гримерам, реквизиторам, билетерам… В голову приходили совершенно бессмысленные гипотезы. Я был готов допустить все что угодно, кроме самого, казалось бы, очевидного – что М. вообще не звонил в театр.
По всей видимости, мой огорошенный вид тоже вызывал доверие, и, как ни удивительно, директор не выставил меня, а позволил остаться и поискать в театре того,
Изгнан я был примерно через полтора часа. Более никто не проявил ко мне такого такта и внимания, напротив, надо мной посмеялись. Растерянному и обиженному, мне вновь пришлось оказаться всего лишь студентом режиссерского факультета, стоящим у дверей городского театра на улице под дождем.
Домой я шел в растрепанных чувствах. Что было не так? К кому именно мне следовало обратиться? Неужели во время телефонного разговора с М. я прослушал заветную фамилию или упустил еще какие-то настолько значимые детали, что без них вся наша затея идет прахом? Что мой благодетель подумает?! Как мне смотреть ему в глаза?
Всю ночь я ворочался и не мог уснуть. Перезванивать мастеру было немыслимо. Помимо всего прочего, под утро в памяти всплыл почтенный артист, с которым тоже надлежало связаться минувшим днем. Какой позор! Что же делать? В отчаянии, изрядно выпив, я наконец сумел забыться сном.
Проснувшись в середине следующего дня и приведя себя в порядок, я сразу набрал номер артиста. В трубке ответил заплаканный женский голос. Стоило позвать к телефону нужного мне человека, как на том конце провода раздался плач. Вскоре подошла другая женщина и сообщила, что ответить ее брат не сможет, поскольку сейчас проходят его поминки.
Не то чтобы я огорчился. Скорее был крайне удивлен. Что за ерунда? Впрочем, быть может, это невероятное стечение обстоятельств – М. договорился, после чего артист скоропостижно умер в течение суток. Но все-таки ситуация представлялась довольно странной. Далее без разговора с моим благодетелем действовать было невозможно. В этом стыдно признаться, но я даже немного обрадовался – смерть исполнителя главной роли, в отличие от случая в театре, давала мне повод и основание, чтобы ему позвонить.
– Я слышал, такое горе… – сказал М. совершенно индифферентно. – Но вы не волнуйтесь, мы пригласим того-то, того-то или того-то.
Три чрезвычайно известные фамилии вновь вскружили мне голову. Однако как же заговорить о встрече с директором?..
– Прошу прощения, – начал было лепетать я, – но вчера в театре произошло недоразумение…
– Да, несомненно, – М. резко перебил меня, – директор позвонил мне сразу после того, как вы расстались. К сожалению, в его ведомстве левая рука не знает, что делает правая, а уж головой они вообще не пользуются… Не волнуйтесь, я уже договорился в другом театре. Вас там ждут с нетерпением. Отправляйтесь завтра же.
– Тогда на этой неделе занесу вам наброски? – Надежда взрывом вспыхнула во мне.
– Вне всяких сомнений! – На этот раз М. уже был готов к такому вопросу. – Мои двери открыты для вас в любое удобное время.
Я принялся за работу и уже к вечеру имел массу идей, касающихся будущей постановки, в виде записей, набора рисунков и даже небольшого макета, который нести к М. пока не было нужды.
Энтузиазма у меня даже прибавилось, несмотря
В новом выбранном М. театре прежде я бывал лишь пару раз, причем довольно давно, а потому совсем не помнил его устройства. Кроме того, за прошедшие годы все могло измениться. Впрочем, увиденное соответствовало ожиданиям.
Никаких волшебных чувств на этот раз уже не было, но были другие, не менее занятные: я входил в здание не как блистательный режиссер-дебютант, но в качестве битого жизнью бывалого постановщика, виртуоза преодоления неподатливых и противных искусству житейских катаклизмов. В моей биографии появлялась вторая строка. Тем не менее никак не удавалось избавиться от мысли, что и отсюда меня выгонят с позором. «Ох уж и устрою я тогда этому М.! Не посмотрю на его славу и величие!» – так думалось мне, хотя опасения были напрасными.
Директор оказался значительно менее приятным человеком, правда, в отличие от предыдущего, был предупрежден о моем визите, а также о постановке. Он сказал, что «все это можно сделать». Подчеркиваю: «…можно сделать». Ясно, что решительно никто здесь не был рад моему приходу. Вопреки заверениям М., мне не удалось найти ни одного человека, который бы «ждал меня с нетерпением». Напротив, каждый встреченный, казалось, подчеркивал своей интонацией, что делает мне огромное одолжение, что я – обуза и повинность для всех. Но это уже детали и тонкости театральной жизни, а значит, мне ли, «бывалому постановщику, виртуозу преодоления неподатливых и противных искусству житейских катаклизмов», обращать на них внимание?
Я попросил, чтобы меня познакомили с артистами. В свою очередь, далеко не все исполнители соизволили снизойти до знакомства со мной. Так или иначе, но в глаза сразу бросалась важная проблема: в пьесе было одиннадцать мужских ролей. Каждой соответствовал – пусть и не строго – свой типаж. И это не считая массовки. В труппе не очень большого театра я мог найти не больше шести подходящих артистов. Как же быть с остальными? Пришлось спросить директора, можно ли привлечь людей из других театров. Он ничего не ответил, только раздраженно выдохнул, покачал головой и ушел восвояси, оставив меня одного на сцене.
Решив, что обсуждать эту проблему разумнее непосредственно с М., я отправился домой, где до утра корректировал свои наброски с учетом конфигурации сцены, объема зрительного зала и прочих полученных сведений. Днем же я пошел в гости к старому режиссеру, чтобы рассказать о своих соображениях по результатам знакомства с театром.
М. выслушал меня крайне внимательно и традиционно восторженно. По его словам, лучше придумать было нельзя. Ему остается только даваться диву, как я, столь юный человек, способен настолько глубоко проникать в комплексную ткань такого серьезного произведения! Но… с моего позволения, он бы хотел рассказать, как сам представлял себе спектакль по этой пьесе. Разумеется, возражать я не мог и не стал.