Гитлер_директория
Шрифт:
Томография Зла
Жить было бы легко и приятно, если бы Зло приходило в этот мир непосредственно из преисподней, да еще с четкими опознавательными знаками. Дьявол предъявлял бы свои рога и запах серы, нацисты носили бы коричневые рубашки и повязки со свастикой, а для убедительности держали бы в руках окровавленный топор. Но жизнь не такова, в ней легко обмануться. Особенно нам, в нашей стране, где Зло за последние сто лет принимало самые удивительные формы, росло и било нас изнутри и снаружи. Нам не хватит пяти органов чувств, чтобы вовремя оценить опасность. Нужны приборы потоньше и поточнее. Вот Елена Съянова и предлагает нам подробную
Попытаться понять, увидеть и прочувствовать, как, например, вполне неплохие парни, авиаторы и храбрецы, почти ремарковские три товарища, превращаются в строителей чудовищной машины убийства и подавления. Гесс, Геринг и Лей возводят кровавый театр Адольфа Гитлера и самозабвенно в нем играют.
Попытаться понять и увидеть, как высоколобые интеллектуалы и мистики, брезгливо морщась, шагают в ногу с тупыми мясниками, как тонкие эстеты с ранимыми душами изощрялись в пропаганде и водили за нос миллионы людей, в одночасье превращавшихся в бессмысленную ликующую толпу.
Когда я читаю книги Елены Съяновой, мне всегда тревожно. Можно ли без опасности для собственной жизни и собственного разума проникнуть внутрь разлагающегося сознания и взглянуть на мир из голов этих людей, через их глазницы?! Страшно ведь даже на время забыть все то, что мы знаем, все то, что пережили наши отцы, матери, дедушки и бабушки. Страшно. Для этого нужно немалое мужество. Но у Елены Съяновой есть и мужество, и талант, и замечательное, острое зрение. Я бы даже сказал «визионерство», если бы не опасался попасть в «не те» сферы. Дело в том, что в книгах Съяновой документ и реконструкция, поддерживая друг друга, образуют невероятно убедительную картину эпохи. Есть детали, которые нельзя найти в архиве, нельзя и придумать. Их можно только увидеть.
«Гитлер директория» примыкает к трем романам: «Плачь, Маргарита», «Гнездо орла» и «Каждому свое». Скорее даже не примыкает, а проникает, прорубая в них новые ходы, и освещает уже прорубленные. Здесь Елена Съянова время от времени показывается в своем собственном обличье — как писатель и историк — и говорит с нами напрямую. Здесь она — хор трагедии, который и переживает, и отстраняется от происходящего, и напоминает нам «будущее прошедшего».
В новой книге Елена Съянова демонстрирует и еще одну редчайшую способность — она заставляет документ заговорить, да так, что порой дух захватывает.
И завершу той же мыслью, с которой начал. И нам, и нашим детям Зло будет являться в разных, зачастую никак не распознаваемых формах. Более того, и мы, и дети, и внуки рискуем стать орудием этого неопознанного Зла. Кто знает, к каким мифам обратятся новые гитлеры и Гиммлеры? Какие новые руны, иероглифы и пиктограммы будут они по-своему трактовать и использовать?!
Они ведь сумели сделать чудовищной древнюю мирную свастику, символ солнца, так кто же им помешает превратить в символ разрушения и смерти что угодно, даже дорожный знак? Они могут искать не Грааль и не Шамбалу, а хотя бы невидимый Китеж-град, не копье Лонгина, а Кащееву смерть… И кто знает, какой мелодией станет завлекать наших детей новый Крысолов? Страшно… Потому что неведомо.
Но, возможно, некоторую ясность сумеет-таки внести, а значит, и дать нам хоть какое-то оружие в руки эта мужественная книга Елены Съяновой. Ее томограмма Зла.
Сергей Бунтман, первый заместитель главного редактора радио «Эхо Москвы»
Глава 1
Добыча шарлатана
Обыкновенная мюнхенская улица, ничем не примечательный особняк, плотные
Ничего необычного для Германии 1919 года.
Таких квартир в одном только Мюнхене десятка три: вместо свастик орлы, молнии или черепа; вместо «Германия, проснись!» — «Германия, воскресни!», красными буквами… Сходство в выражении лиц посетителей, в произносимых словах, в настроении…
Но перст судьбы никогда не тычет вслепую.
Хозяин этой квартиры еще до Первой мировой войны, зачитав до дыр Блаватскую, открыл для себя обетованную землю своих арийских предков — арийскую Атлантиду — Туле, которую упоминал еще греческий географ Пифей. С тех пор у парня началось раздвоение личности. Первую звали Рудольф Глауэр. Он был и оставался сыном простого работяги-машиниста из Дрездена, честолюбивым и трезвым. Вторая громко именовала себя графом Генрихом фон Зеботгендорфом, рыцарем Тевтонского ордена и слыла философом, театралом и патриотом.
«Тевтонский орден одряхлел и погряз в ритуалах; масонство на пути вырождения… Мы создадим свой орден, чтобы освободить немцев, уравнять избранных, и так мы станем братья», — говорил этот человек.
В конце 1918 года он впервые собрал у себя дома нескольких офицеров, журналистов, двух преподавателей университета и одного поэта и произнес перед ними речь. Через неделю он собрал их снова и устроил ритуал посвящения в новый «орден» под названием «Туле». С тех пор так и повелось: перед новичками, как правило в числе десяти человек, фон Зеботтендорф произносил речь, правда, уже не у себя дома; затем, после повторной проверки каждого, отобранные, в основном по статусному и расовому признаку, приглашались в тот самый особняк и проходили обряд посвящения. Над этим обрядом, безусловно, поработали оба: и мистик-граф, и сын машиниста: здесь был и мало кому понятный «отказ от арфы», полстакана бычьей крови и три последовательных плевка на три слова: «свобода — равенство — братство». Плюнуть на третье слово посвящаемому, как правило, было уже нечем, но это так и задумывалось.
Через год, в 1919 году, мюнхенский филиал «ордена Туле» насчитывал около двух сотен человек, однако к концу года приток новичков стал довольно хилым. То ли веселый Мюнхен исчерпал себя, то ли подули новые ветры… В феврале магистр произносил речь всего перед четырьмя парнями:
— Из «верденской мясорубки», без рук и без ног, с выжженными глазницами и сердцами, налитыми злобой, вы вернулись на землю, урезанную и оскверненную. Где ютиться германскому духу? Где ему черпать силы? Я укажу вам эту землю. Но не ищите ее на картах, дайте ей место в сердцах своих, и мы возродимся…
Пока фон Зеботтендорф, скрестив руки в соответствии с руническим знаком лак, говорил, Глауэр нервничал и присматривался.
По поводу первого новичка грызни между двумя ипостасями не случилось: юноша по фамилии Флик, высокий, белокурый и сероглазый, — идеальный экземпляр, однако будь он хоть зеленым карликом, все равно был бы принят, поскольку являлся сыном самого Фридриха Флика, металлургического короля. Второго — черноволосого, угрюмого молчуна по прозвищу Русский за то, что учился в Москве, звали Альфред Розенберг. Глядя на него, фон Зеботтендорф морщился, но Глауэр напомнил своему alter ego, что парень неплохо пишет и что собирать немцев со всех краев света — великое дело. «Мы — разделенный народ, помни это!» — сам себе напоминал фон Зеботтендорф. Розенберга приняли.