Гитлер в Москве
Шрифт:
— Да, — ничуть не смущаясь ответил Гитлер, — но меня поддерживали те кто реально что-то делал, а не перепродавал, выбивая себе льготы от государства. Поэтому партия социал-демократов была запрещена..
— Круто вы их, — хмыкнул Виктор, — а католики вам чем не угодили?
— При чем здесь католики? — удивился фюрер, — я не против любой веры, кроме еврейской, и то, только потому, то она связана с евреями.
— Пока отставим еврейский вопрос, — Виктор стал искать место для парковки, — но все же — католики. Как быть со словами евангелийского свяшеника-протестанта Мартина Нимеллера ставшими нарицательными: «Когда приходили за коммунистами,
— Не помню такого, но разберусь. Но скажу одно, даже у вас — призыв к свержению государственного строя карается в уголовном порядке. А что касается католиков, то тут сложный вопрос. Вы знаете что так называемая Папская Курия — крупнейшая разведывательная сеть и ей не менее тысячи лет? Надеюсь приходилось слышать и о папских легатах. У Ватикана свои интересы — распространение католичества, а вот протестантская Германия им очень не нравиться. Поэтому и подвергались гонениям те католики, которые фактически шпионили и управлялись Ватиканом.
— Но после войны вроде именно Ватикан ратовал за прощение фашистов? — удивился Виктор.
— Пропаганда. Им прежде всего надо было влияние в Федеративной Республике Германия, поэтому они наших выпускали. Не бескорыстно конечно, — пояснил Мюллер.
«Да они не только работе с компьютером обучались, но и сведения полезные почерпнули», — подумал Виктор.
— Или покушение ваших спецслужб на Иоанна Павла 2 было просто так организовано? Чем им помешал Папа Римский? У вас же православная церковь. А католиков очень мало. Никогда не задумывались? — продолжал Гитлер.
— Н-да, теория заговора процветает, — недовольно буркнул Виктор, и громко оповестил, — сейчас паркуемся, а потом идите за мной.
Они вышли за два дома от знаменитого здания на Лубянке и пошли пешком. Скоро они вышли на пересечение дорог перед главным зданием ФСБ.
— Тут раньше стоял памятник Дзержинскому, — указав на пятачок газона Виктор, — потом его сбросили в 1991 году, а теперь тут крест в память погибших в Гулаге. На этом все и закончилось. Никого из бывших НКВД-шников, виновных в репрессиях к суду не привели.
— Но почему? Почему не привлекли к ответственности тех, кто судил, выбивал показания из невиновных? — удивился Мюллер.
— Потому что у нас не было Нюренбергского процесса над коммунистами, — жестко ответил Виктор, — но вы же тоже пытки применяли.
— Да, — согласился Мюллер, — мы тоже, не спорю, пользуемся методами форсированного допроса, проще сказать пытками, но и вы же ими пользовались.
— Смотря для чего, — спокойно возразил Виктор, — для установления точных сведений, которые допрашиваемый не хочет говорить, или для того чтоб он подписал протокол оговора, что он английский шпион и т. д.
— Но почему? — не понял Гитлер, — зачем безвинных людей оболгать и упрятать в концлагеря, я имею ваши концлагеря, Виктор.
— Потому что плановая экономика. Выплавить столько-то тонн металла, к такому-то числу, сделать столько-то станков, опять же к годовщине, неважно какой. Ну и конечно этот дурацкий план по шпионам. Выявил столько-то шпионов, за месяц — молодец, — больше — получай медаль и
— Ужасно, — хмуро заметил Мюллер, — в гестапо подобного не допускалось. Мы применяли пытки, я от этого не отрекаюсь. Но если человек невиновен, то мы его отпускали.
— Я об этом знаю, — усмехнулся Виктор, паркуя машину, — хотите анекдот?
— Да, — ответили оба.
— «Человека задержали и препроводили в НКВД. А там с ним следователь стал так разговаривать, что человек возмутился, — Я что подозреваемый? Почему вы со мной так разговариваете? Следователь подводит его к окну и говорит: — Вот видите людей?! Это они подозреваемые, а вы считайте, что под судом». Но никто не посмеялся.
— Да уж, гестапо, до вашего НКВД…, заметил Мюллер.
— Тут еще дело в том, что надо было на кого-то списать неудачи и тяжелую жизнь людей. Партия же всегда права, и ведет страну только верным курсом. Вот и говорили, что во всем виноваты вредители и шпионы. А если есть вредители, то их надо ловить, как и шпионов. Отсюда шпиономания и вредительская паранойя. Вот и отправлялись люди ни за что ни про что в Гулаг. Ни в чем не замешанные. В войну дошло до того, что бракованные детали закапывали в землю, и точили снова из припрятанных заготовок, иначе трибунал — вредительство в военное время. Хорошо, если штрафбат, а то ведь и расстрелять могли. Ладно, хватит об этом, как вам город?
— И у вас очень много рекламы, как в Нью-Йорке, — заметил фюрер.
— Так с кого пример брали…, - задумчиво протянул Виктор, — а вобщем нормально, но вы современный Токио не видели.
Они прошли пару зданий, а дальше Виктор взял на себя роль экскурсовода.
— Так, сейчас на вход, а там предъявляем билеты, — проинструктировал он попутчиков, — все в порядке, музей есть музей. Но идиллию, когда они прошли в зал и Мюллер стал снимать на цифровик, нарушила пожилая женщина, схватившая шефа гестапо за рукав куртки.
— Что? — спросил насторожившийся Мюллер, оглядываясь на бабку.
— А то, что заплатить должен. Я вас халявщиков сразу узнаю. И не надо мне тут делать недоуменное лицо. Виктор хотел прийти на помощь, но Мюллер выкрутился сам. Видимо у него был опыт общения с такими вот строгими «фрау».
— Извините, я не знал, турист из Германии, — как можно вежливее сказал он, — а сколько стоит сфотографировать?
— Сто пятьдесят — фотосъемка, двести, — видеосъемка, касса вон там, — отчеканила она и указала окошко, которое находилось перед входом. Мюллер заплатил за право спокойно снимать в музее, а потом пристал к бабке, которая его тормознула. Ну там, мол, я очень интересуюсь историей, а на экскурсию опоздал, и так далее. Бабка сменила гнев на милость и устроила ему экскурсию. Естественно его больше всего интересовало военное и послевоенное время. Вообще шеф гестапо вовсю собирал информацию. Гитлер просто ходил между стеллажами и рассматривал экспонаты. Когда вышли из музея, и Виктор поинтересовался его мнением, он сказал: