Гиви и Шендерович

Галина Мария Семеновна

— Что он сказал? — вопил Шендерович, ныряя головой вперед.

— Сказал, прекратить разговоры! — вопил в ответ Гиви, оказавшись меж двух огней.

— А-а! — понимающе протянул Шендерович и действительно замолчал.

Солнце уходило за горизонт, бросая на пустыню последние лучи. Барханы отливали золотом, охрой и глубокой синевой. Верблюды неслись, целеустремленно вытянув шеи.

Эх, думал Гиви, и почему они, эти разбойники так людей не уважают? Хоть бы объяснили — куда, зачем? А то тащат, как скотину бессловесную…

Он приподнялся

на изукрашенном седле, вглядываясь вдаль. На горизонте появилась темная точка, которая без всяких фокусов постепенно увеличивалась в размерах, обретая дополнительную расцветку и формы. Впереди по курсу лежало нечто, в приключенческих романах называемое «оазисом» — несколько не слишком гордых пальм с потрепанными листьями и квадратные строения с плоскими крышами — вероятно, ангары и гаражи. Тайная база тут у них, наверное… Ничего, успокаивал себя Гиви, они нас выкупят. Или обменяют. Юрий Николаевич наверняка этого так просто не оставил… Он же капитан, серьезный человек. Разве он даст им с Мишей пропасть бесследно? Такой шум поднял, вот они и зашевелились. Очень даже просто — поменяют на какого-нибудь ихнего мукаллафа… да откуда я такие слова знаю?

— Ну и хазы у них! — удивился Шендерович — ты гляди, мой Миклуха, что деется!

Ангары оказались войлочными шатрами — у стены одного, привязанный к колышку, стоял еще один верблюд и мрачно жевал сухую траву. Отряд въехал на крохотную площадь в центре лагеря, вожак соскочил со своего верблюда, небрежно бросив повод в услужливо протянутые руки подбежавшего часового.

Рядом располагался открытый очаг — еще несколько человек сидело вокруг него, с интересом глядя, как потрескивают над угольями, капая жиром, насажанные на вертелы бараньи тушки.

Гиви сразу захотелось кушать.

Шендерович, с некоторым вызовом оглядываясь на сопровождающего, сполз со своего верблюда и, пошатнувшись, опустился на колени, бессильно поникнув головой. Глаза у него закатились, челюсть слегка отвисла.

— О, Покровитель вездесущих, — как можно тверже произнес Гиви, укоризненно глядя в обтянутую атласом могучую спину предводителя, — этот человек умирает от голода.

— А! — воскликнул Предводитель, не оборачиваясь, — скрытый царь?

— Да, о, верный среди верных. Он страстно желает вкусить пищу. А страстное желание — достойное состояние.

Предводитель остановился и скрестил руки на груди, явно располагаясь к долгой беседе.

— Рассказал мне Абдаллах, — завел он, — рассказалРаРП мне отец, рассказал нам Кутаиба Саид со слов Акила со слов Салима Абдаллаха со слов отца «Бедствия — соль для правоверного и когда соли не хватает, правоверный портится».

— Надежда — настаивал Гиви, — тоже достойное состояние. А упование, как было сказано, — достойная стоянка.

— Рассказал мне Абдаллах, рассказал мне отец, рассказал Абд-ас-Самад, со слов Абу-Бурды, со слов Абу-Мусы: «Молодую верблюдицу перегоняют на новую стоянку некормленой». Верно говорят, — вздохнул Гиви — эта жизнь — рай для грешника, но ад для праведника.

— Красота

дня, о, Жалующийся — тут же отбил удар Предводитель — полезна лишь в сочетании с сумраком ночи, и потому в них обоих благо вселенной.

— Так ты будешь кормить нас, о, Колеблющийся? — не выдержал Гиви, — Ибо, согласившись принять за нас, живых и здоровых, выкуп, но, не заботясь о нашей жизни и здоровье, ты совершаешь рискованную продажу, ибо грешит человек, продавая то, чего не имеет, как сказал Абдаллах, а ему отец, а ему Мухаммад аб Джафар, со слов Матара, со слов Амира — оба сказали ему.

— Не продажу я совершаю, о, нечистый, но беру фай, ибо фаем, добычей, добытой без боя, в отличие от ганимы, добычи, добытой с боем, называю я вас. Ибо вы — добыча, добытая без боя, поскольку позорно не оказали мне никакого сопротивления. А уж как я распоряжусь фаем — мое дело.

— Ошибаешься, о, Преступивший, ибо фай принадлежит не тебе, но всей общине этих благородных людей. Позволив нам умереть голодной смертью, ты лишаешь их полагающейся им доли.

Достойные люди с интересом прислушивались, обступив спорящих полукругом.

Предводитель пожал плечами.

— Да что мне, жалко для вас куска, что ли? — сказал он. — Просто захотелось мне пуститься с тобой в изысканный и высокоученый разговор, поскольку уж больно ты хорошо излагаешь, пес шелудивый.

— Что он говорит? — простонал Шендерович, совершенно опадая на песок.

— Типа, ладно уж, накормит, раз обещал.

Шендерович перестал стонать, распрямил спину и выкатил глаза обратно. Всадники соскальзывали с верблюжьих спин, попутно облегчая верблюдов от каких-то загадочных свертков, тюков и переметных сумок. Гиви открыл, было, рот, но потом осторожно закрыл его — за одним из разбойников, точно плащ, волочился по песку алый алтарный покров с вышитым на нем золотым солнцем…

* * *

— Кислое молоко, — сказал Шендерович, оторвавшись от бурдюка, — Тьфу!

— Наверняка верблюжье, — печально отозвался Гиви, — молоко молодой верблюдицы, да еще голодной, поскольку ее перегоняли со стоянки на стоянку.

— Типичные разбойники, — мрачно окинул Шендерович компанию сидевших у костра мужей битвы, — у братьев лучше кормили.

— У братьев ты был царь.

— А ты — исполин, — Шендерович на миг задумался. — О! Идея! Ты им про Шемхазая говорил?

— Про царя говорил…

— С царем накладка получилась. А ты про Шемхазая расскажи.

— А если он опять проверит?

— Брось! После еды?

— О чем это вы совещаетесь между собой скрытно, о, Заблудшие? — поинтересовался Предводитель.

— Мой друг и спутник, который несмотря ни на что есть скрытый царь, просит, чтобы я поведал честному собранию историю о Шемхазае и его потомках, дабы скоротать вечер и напитать умы, подобно тому, как твой барашек, о, Благословенный лев пустыни, напитал наши желудки — заунывно пропел Гиви.