ГКЧП против Горбачева. Последний бой за СССР
Шрифт:
Вспоминает Геннадий Иванович Янаев:
Я был неисправимым романтиком. С большим трудом получил назначение на Алтай. Приехал, а там — как в известной картине Репина — «не ждали». Неделю жил в гостинице. Потом направили меня в Белокурихинский район — это курортное местечко на Алтае. Не нужен. Снова вернулся в барнаульскую гостиницу ждать назначения. А рядом на стадионе футбольная команда «Урожай» тренировалась. Во второй лиге играла. От нечего делать подавал им мячи... С мячом несколько финтов показал. Тренер и говорит: «Полетели во Фрунзе, за нас сыграешь». Почему нет? Слетали, сыграли, вернулись. Тренер опять говорит: «Зачем тебе в колхозе надрываться, оставайся с нами». Но я-то за песней приехал, а не за футболом — помните: «Здесь на далеком Алтае голос услышал я твой...»
Нарвавшись в нескольких местах на вежливый отказ, я уже было приуныл и собрался возвращаться не солоно
Так вот, несмотря на то, что в заковряжинском колхозе имелся свой главный инженер (правда, со средне-техническим образованием), встретили меня там радушно и предоставили работу по специальности. Нетрудно догадаться, что по сравнению с обычными тогдашними коллективными хозяйствами (например, в Средней полосе России) в немецком колхозе был, можно сказать, исключительный, образцовый порядок. Но, видно, не зря у нас говорят: «Что русскому хорошо — для немца смерть». Это неписаное правило только в несколько другой трактовке (например, в такой: «что немцу безразлично — для русского тяжелая головная боль») сыграло со мной злую шутку. Получив мое пер вое письмо с Алтая, мать пришла в ужас от названия деревни, в которой я начал свою трудовую деятельность. Мы ведь в отличие от немцев — народ «загадочный», непредсказуемый и действуем порой под влиянием каких-то сильных впечатлений-эмоций, а не рассудка. Представилось русской женщине, что Заковряжино — это нечто запредельно нехорошее, гиблое, и вот, проработав около двух месяцев, я получил с малой родины телеграмму: мать в тяжелом состоянии, при смерти. Испуганный-придавленный таким известием, первым делом обратился, естественно, к председателю колхо за: «Как быть, что делать?». А он: «Ну что тут поделаешь. Получай зарплату за отработанное время да за месяц вперед и домой срочно отправляйся».
От незаработанных денег отказался, взял причитавшееся и моментально собрал вещички. На колхозной машине повезли меня к Чуйскому тракту. Добрались туда к сумеркам. Машину пришлось отпустить (случалось «шалили» тогда в тех глухих местах). Переночевал в стоге соломы на обочине тракта, а наутро с первым проходившим автобусом поехал в Новосибирск. Оттуда — в Горький и в райцентр Перевоз. Всю дорогу, конечно, переживал, боялся, что не застану мать живой. А дома ждал «сюрприз», который поначалу меня, разумеется, обрадовал, но потом... Короче говоря, не было у матери ни малейших оснований в то время считать себя смертельно больной. Она, может, и прихворнула, однако не сильно. Гораздо сильнее было стремление вытащить меня во что бы то ни стало из далеко го и «ужасного» Заковряжина, дабы не сгубило оно ее молодого, образованного, подававшего какие-то надежды сына.
Здорово поругались мы с ней в тот день. Хлопнув дверью, пошел куда глаза глядят. Они же, в сущности, никуда не глядели. Положение-то у меня было на редкость дурацкое и даже, как мне тогда казалось, безвыходное. Слегка поостыв, вернулся домой и стал думать, как быть дальше... А дальше устроился в Работкинскую машинно-тракторную станцию (неподалеку от Перевоза) начальником торфо-мелиоративного отряда. Приступил к заготовке торфа для удобрения.
Гордо шествуя в высоченных болотных сапогах по непролазной грязи, с семиэтажными матюгами в повседневном лексиконе, я быстро стал в МТС своим, что называется, в доску. Не скажу, что до этого моя речь сплошь состояла из сугубо парламентских выражений, однако так, как «приучился» браниться там (под стать товарищам по работе, само собой), больше я никогда и нигде не ругался. Ну да это не суть важно, просто к слову пришлось...
Не забывал, разумеется, и «международной обстановкой» интересоваться. Регулярно проводил по за веденному в те времена порядку политинформацию в трудовом коллективе. Помнится, тогда были нередки всевозможные «реформации-революции» в языкознании. И в какой-то период вместо слова «лаосский» всем настоятельно рекомендовали говорить «лаотянский» (Вьетнам, Лаос, Камбоджа были в центре внимания мировой общественности, в этом регионе пересеклись интересы СССР и США и наблюдалась «особая напряженность»). Во время политинформации на «лаосские темы» вначале я один раз употреблял неологизм «лаотянский», а затем переходил на использование привычного слова «лаосский». Вот так, «ориентируясь» в сложной, неимоверно запутанной «лаосско-лаотянской ситуации», я стал главным инженером Работкинской МТС. В 1962 году вступил в Коммунистическую партию Советского Союза.
Однажды в мастерской отделения «Сельхозтехники», в котором меня поставили управляющим, прозвенел телефонный звонок, определивший всю мою дальнейшую политическую жизнь. Звонил завотделом кадров
На следующий день мне предложили работу в сельском областном комитете ВЛКСМ...
Вспоминает Геннадий Иванович Янаев:
И началась моя стремительная карьера: второй секретарь сельского обкома комсомола..., избрание вторым, а затем первым секретарем Горьковского обкома комсомола. Первое предложение возглавить отдел в ЦК ВЛКСМ. Отказался. Но в мире партийной номенклатуры не каждый отказ правильно поймут. Да и зачем всегда отказываться?
В 1968 году во главе молодежной группы я поле тел в Гренобль на Олимпийские игры. По возвращении в аэропорту меня встретил работник «Спутника» и сказал, что я завтра должен быть в ЦК партии. Был тогда у секретаря ЦК КПСС Ивана Васильевича Капитонова первый заместитель — Николай Александрович Петровичев. Он встретил меня и сказал: «Мы решили рекомендовать тебя председателем Комитета молодежных организаций СССР». Пони мая всю важность предложения, я ответил: «Николай Александрович, Горький — это же закрытый город. Я одного-единственного иностранца принимал — первого секретаря ЦК ревсомола Монголии Пуревджава!» — «Ничего, поможем, справишься», — последовал ответ. Тогда в КМО были какие-то скандалы, какие-то нарушения, сняли председателя, чуть ли не судебные дела начались. В общем, направляют меня туда комиссаром, и разговор заканчивается тем, что в 15.00 я должен быть на Секретариате в ЦК КПСС. Все в один день! Вел Секретариат Суслов Михаил Андреевич. После этого провел я в Горьком пленум, освободили меня от занимаемой должности, и — снова в Москву, прямо в аэропорт, — полетел в Будапешт на Ассамблею Всемирной федерации демократической молодежи. Так началось мое вхождение в международную жизнь...
Союз советских обществ дружбы возглавляла удивительная женщина — Круглова Зинаида Михайловна, бывший секретарь Ленинградского обкома партии по идеологии. Я таких никогда не видел... Знаете, она любила парня, который в первые же дни войны погиб. И она не стала выходить замуж, всю жизнь прожила одинокой. Редкой теплоты человек.
Проработал я там до 1986 года. В субботу, как сейчас помню, работаю в кабинете с бумагами. Время не протокольное. Звонок. Звонит Шалаев Степан Алексеевич — председатель ВЦСПС. До сих пор я с трепетом вспоминаю этого замечательно го принципиального человека. «Геннадий Иванович, можете ко мне сейчас приехать?». Я ответил: «Степан Алексеевич, да я вроде бы не протокольно одет». — «Ничего! Сейчас машину пришлю за вами». Посылает машину, я к нему приезжаю, он говорит: «Вот, есть предложение — поработать секретарем ВЦСПС по международным делам». Я говорю: «Степан Алексеевич, это для меня большая честь, естественно, но как там, в Кремле, к этому отнесутся?» — «Это, — говорит, — не ваша забота. Послезавтра — на беседу в ЦК КПСС». Опасения мои были обоснованны. Когда на стол Е.К.Лигачеву легла «объективка» на меня, он ее просмотрел и отшвырнул со словами: «Опять этот комсомол!»
Я улетел с делегацией в Японию, а на следующий день после возвращения — в Америку. Там меня встречают и поздравляют с назначением. Ша лаев, оказывается, пошел к Лигачеву, говорил с ним. Тот согласился с моей кандидатурой, а решение было принято на Секретариате ЦК КПСС да же без собеседования: «Рекомендовать пленуму ВЦСПС избрать...» И через два дня я был избран секретарем ВЦСПС, потом, спустя некоторое время, заместителем председателя, а в 1990 году — председателем...
Все последние годы возвращаюсь мысленно в тот день и то место, которые были «ознаменованы» получением тревожной телеграммы от матери. Скорее всего именно это почтовое отправление кардинально повлияло на мою судьбу. Множество раз спрашивал себя: а что было бы, если бы?.. Ведь, несмотря на подчеркнутую нелюбовь историков к сослагательному наклонению, практически все мы то и дело к нему обращаемся...
Далекая «многослойная» эпоха, немецко-советский колхоз в красивой алтайской провинции, хорошая инженерная специальность и некоторые способности к профессиональному росту-развитию, неотъемлемое чувство коллективизма и «высокая политическая активность», желание быть полезным стране и обществу и обыкновенные, чисто человеческие качества-наклонности — что предвещали все эти исходные данные, сложись моя жизнь не так, как она сложилась? Такой бесполезный, в сущности, вопрос время от времени свербит в мозгу. Но ответа на него при всем желании не сыскать. А может, это и к лучшему...
КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
ЯНАЕВ Геннадий Иванович родился 26 августа 1937 г. в с. Перевоз Перевозского района Горьковской области. Специалист по сельскому хозяйству, Геннадий Янаев вступил в КПСС в 1962 г. Начинал партийную карьеру как комсомольский лидер в Горьковской области, где занимал должности второго (1963 — 1966), а затем первого секретаря обкома ВЛКСМ. В 1968 г. назначен председателем Комитета молодежных организаций СССР. В 1980 г. становится заместителем председателя президиума Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами.