Гладиатор из будущего. Дилогия

Поротников Виктор Петрович

Шуршали под порывами ветра кусты терновника и барбариса, густо росшие вдоль дороги; шелестели частой дрожью листья буков и платанов, а острые темно-зеленые верхушки кипарисов гнулись и качались на ветру с ровным тягучим шумом.

Меня колотила сильная дрожь, поэтому я то и дело прижимался к теплому боку Диомеда. Дно возка было выстлано сухим сеном, которое неприятно кололо мне голые ноги. Живя среди древних римлян, я никак не мог привыкнуть к их одежде, тоскуя по брюкам и джинсам.

Мы проехали не более трех миль и остановились на лужайке, окруженной невысокими холмиками, в которых с первого взгляда можно было распознать давние захоронения. Лужайка была полна народу, мужчин и женщин, одетых в темные траурные одежды. В центре лужайки возвышалась конусообразная пирамида из жердей и брусьев, на вершине которой покоилось завернутое в белый саван

тело мертвого патриция Цезония Приска.

Наше появление было встречено заметным оживлением в многочисленной людской толпе, которая разом прихлынула к тому месту, где остановилась наша повозка. Нас разглядывали как каких-то диковинных зверей в клетке. Звучали мужские и женские голоса, шумно обсуждавшие меня и Диомеда, высказывались различные предположения относительно исхода предстоящего погребального поединка, делались ставки.

Не прошло и двадцати минут, как на поляну въехала другая повозка, тоже двухколесная, но запряженная рыжей мосластой кобылой. В повозке сидели две молодые женщины в коротких туниках, с волосами, убранными на затылке в длинный хвост. Это прибыли наши соперницы из школы Тита Карнула. Их тоже сопровождали четверо стражников верхом на конях.

Любопытные из толпы чуть ли не бегом устремились к этому возку, желая получше рассмотреть прибывших амазонок. При этом граждане толкались и наступали друг другу на ноги, знатные матроны громко взвизгивали, когда какую-нибудь из них ненароком сбивали с ног. Над всем этим скопищем людей витали нетерпение, азарт и радостное предвкушение созерцания любимого зрелища.

Я услышал, как возница Прокул сказал ланисте Меттию, глянув на затянутое тучами небо:

— Если начнется дождь, то погребальный костер может и не разгореться. Не зря ли мы приехали сюда?

— Погребальный костер, может, и не разгорится, коль хлынет дождь, — ответил Меттий, спрыгнув с коня, — но священная схватка состоится в любом случае. Ты думаешь, эти полтыщи горожан пришли сюда в такую рань, дабы почтить умершего Цезония Приска? Как бы не так! — Меттий криво усмехнулся. — Толпа этих патрициев и торговцев сбежалась сюда с единственным желанием поглазеть на поединки гладиаторов.

Оружие для поединков такого рода обычно предоставляют родственники умершего, так было и на этот раз.

Меттий придирчиво осмотрел доспехи и оружие, принесенные слугами Публия Цезония Приска, потом он велел нам с Диомедом начинать готовиться к смертельной схватке. Мне предстояло сражаться с оружием лаквеатора в руках. Диомед должен был выйти на поединок, снаряженный как секутор.

Помогая нам облачаться в боевые доспехи, Меттий спокойным голосом наставлял каждого из нас, напоминая о приемах и уловках, которые мы отрабатывали в школе на изнурительных тренировках. Меттий вновь заострял наше внимание на способах защиты при получении серьезной раны, а также указывал нам, в какие точки тела надлежит разить наших соперниц, чтобы покончить с ними без долгой борьбы.

Я слушал Меттия, молча кивая головой, а у самого поджилки тряслись от страха. И было отчего, ведь мне предстояло своей рукой убить женщину-гладиатора, чтобы самому выйти живым из схватки. Мне предстояло впервые попытаться самому убить человека!

Едва я рассмотрел двух амазонок, против которых предстояло выйти мне и Диомеду, как сердце мое от ужаса и отчаяния сжалось в груди. Невдалеке от нас стояли с оружием в руках, широко расставив мускулистые ноги, две рослые женщины-воительницы. Это были Фотида и Эмболария. Первая была вооружена прямым самнитским мечом и большим прямоугольным щитом, вторая была с трезубцем и сетью в руках.

«Ну, здравствуй, Фотида! — с тоскливой обреченностью подумал я, мысленно простившись с жизнью. — Довелось-таки опять нам встретиться с тобой!»

Сомнений в том, что мне придется биться в паре с Фотидой, у меня не было никаких. Поскольку Эмболария имеет легкое вооружение, как и я, значит, ее противником будет Диомед. Если двух секуторов вполне могут поставить в пару для поединка, то двух гладиаторов, вооруженных трезубцами, в пару никогда не ставят. Неизменным противником легковооруженного гладиатора является секутор.

Фотида тоже узнала меня с первого взгляда. Прежде чем надеть на голову самнитский шлем, она поприветствовала меня быстрым жестом.

По жребию, первыми выпало сражаться Диомеду и Эмболарии. Толпа зрителей сгрудилась возле погребального костра, образовав широкий полукруг. Перед

зрителями цепью встали вооруженные стражники. В центр этого полукруга вступили Диомед и Эмболария. Глашатай зычным голосом зачитал завещание покойного Цезония Приска, воздав хвалу его сыновьям, выполняющим волю умершего родителя со скрупулезной точностью, не считаясь с денежными затратами. Едва глашатай умолк, как тут же прозвучал двойной свисток, — это был сигнал к началу поединка. Диомед и Эмболария, разведенные ланистами в разные стороны, после сигнала начали сходиться, взяв оружие на изготовку. Эмболария, несмотря на свое могучее телосложение, двигалась легко и быстро, как пантера. Из одежды на ней была лишь темная набедренная повязка и широкий кожаный пояс, на котором висел кинжал в ножнах. Ноги самнитки были защищены бронзовыми поножами, а ее левая рука была закрыта от кисти до плеча кожаным нарукавником с металлическими бляхами. В правой руке Эмболария держала трезубец, то и дело совершая им обманные выпады вперед. В левой руке у нее была сеть с широкими ячейками, развернутая для броска. Диомед отбивал щитом удары трезубцем, двигаясь по кругу и внимательно следя за сетью в руке самнитки. Диомед знал, что Эмболария очень опытный боец. За три года выступлений на арене Эмболария ни разу не была серьезно ранена, неизменно выходя победительницей из всех поединков. Затаив дыхание, я следил за действиями Диомеда и за стремительными перемещениями его соперницы. Стоявший рядом со мной ланиста Меттий вполголоса комментировал мне каждый шаг и каждую уловку Эмболарии, наглядно поучая меня на примере ее тактических действий, как нужно сбивать противника с толку, как вернее погасить его наступательный порыв. Кружа вокруг Диомеда, Эмболария уловила-таки удобный момент и накинула на него свою сеть. Диомед забился под сетью, как птица в силке. Ему удалось высвободить голову и правую руку, разрезав сеть мечом. Теперь Диомед мог защищаться, хотя сеть, опутавшая его стан и ноги, мешала ему двигаться. Эмболария смело сблизилась с Диомедом, приняв на зубья своего трезубца удар его меча. В следующий миг самнитка сделала подножку Диомеду, и когда тот упал на траву, она выхватила кинжал и одним быстрым движением перерезала ему горло. Диомед захрипел, выпуская изо рта кровавую пену. Через минуту он испустил дух. Подняв трезубец над головой, Эмболария горделиво прошлась по кругу под приветственные крики зрителей, сделавших на нее свои ставки. Затем самнитка удалилась с лужайки. Два раба из свиты сыновей покойного патриция, схватив за ноги мертвого Диомеда, уволокли его куда-то с глаз долой.

— Пора, дружок! — Меттий встряхнул меня за плечи своими сильными руками. — Не суетись понапрасну. И не робей! Помни, пока трезубец в твоих руках, ты неодолим.

Я проглотил подступивший к горлу комок и на негнущихся ногах зашагал к тому месту на поляне, где до меня стоял Диомед в ожидании свистка ланисты.

На другую сторону зеленой лужайки через расступившуюся толпу вышла Фотида в шлеме с глухим забралом, с поножей на левой ноге, со щитом на левой руке. На ней также были лишь набедренная повязка и кожаный пояс. В ее опущенной вдоль бедра правой руке поблескивал холодным блеском прямой самнитский меч.

Несколько долгих мгновений я и Фотида стояли друг против друга, разделенные расстоянием примерно в двадцать шагов. Я мысленно умолял Господа Бога, чтобы машина времени сейчас же выдернула меня из этой безжалостной эпохи в милый моему сердцу двадцать первый век! Однако в окружающей меня действительности ничего не изменилось, если не считать прозвучавшего двойного свистка, после которого Фотида уверенно двинулась ко мне, слегка поигрывая мечом.

Чувствуя себя зверем, загнанным в угол, я решил драться за свою жизнь до последней возможности. Привычным движением расправив веревочную петлю, я стал раскручивать ее левой рукой, чтобы в подходящий момент заарканить свою противницу. При этом я начал движение по кругу, делая обманные выпады трезубцем, как учил меня Меттий. Я, пожалуй, слишком суетился, норовя поранить трезубцем правую незащищенную ногу Фотиды. В свои удары трезубцем и в стремительные хаотичные броски я вкладывал много сил, поэтому быстро запыхался. Фотида без особого труда сдерживала мой натиск, изредка совершая контрвыпады. Она явно не собиралась растрачивать силы впустую, ведь на ней было тяжелое вооружение.