Гладиаторы «Спартака»

Миронов Георгий Ефимович

— Ну как же не спешили? Я читал материалы «дела» Петра Старостина. Очень даже вы спешили поскорее «дело» закончить и отчитаться.

— А потому как дело было во время войны, особо дисциплина была строгая. А я всегда был дисциплинированным человеком. Так вот, если думаете, что своими вопросами можете меня, старика, сбить с мысли, то ошибаетесь. Я вам начал докладывать о том, что в конце тридцатых товарищ Ежов, а затем негласно и товарищ Берия очень даже поощряли применение к особо упорствующим заключенным методы силового воздействия.

— То есть вы били Петра Старостина?

— Бил. И об этом честно

докладывал на комиссии, потом на следствии, когда меня незаконно обвинили и направили в лагерь. Я применял меры! Я не просто бил заключенных, как бьют хулиганы для собственного удовольствия. Вам, молодым, это не понять. Время было такое. Я применял меры. И добивался продвижения следствия. Ведь были же признательные показания во всех делах, которые я расследовал. Как же можно меня в чем-то обвинять...

Старший Феклистов распетушился, раскраснелся. Ильин побоялся, что у 80-летнего ветерана НКВД поднимется давление, схватит сердце. Но нет, старичок шевелил седыми, уже изрядно поредевшими бровями, по-прежнему, как и в 1942 году стоявшими кустом, и возмущался:

— Нам приказывали, мы выполняли!

— Внутренне сопротивляясь приказу?

— Конечно нет! Я никогда, даже внутренне, не сопротивлялся приказам и не был против линии партии или указаний руководства органов.

— Скажите, и вашему сыну вы завещали эти принципы?

— Конечно. С детских лет я внушал ему это. Слава Богу, он в меня. Так что есть еще в Советском Союзе...

— Советского Союза, к сожалению, больше нет, — заметил Ильин.

Но Феклистов его уже не слышал:

— ...настоящие молодые люди, которые...

Тут он потерял все-таки мысль и с удивлением уставился на Ильина, словно вспоминая, кто это такой сидит перед ним и чего ему надо.

— А, вы про братьев Старостиных спрашивали? — вдруг снова поймал он нить разговора.

— Да... Вы ведь вели следствие по «делу» Петра, — напомнил Ильин.

— Да помню я, помню, о чем мы с вами говорили, — раздраженно прошамкал Сидор Иванович. Да... Это были злостные враги народа. И вот представьте себе: я, честный солдат партии, верный соратник Дзержинского...

— Ну. Это уже перебор, Сидор Иваныч, во времена Феликса Эдмундовича вы под стол, извиняюсь, пешком ходили...

— Я имею в виду, верный последователь... И вот пострадал, фактически по их вине.

— Свою вину не признаете?

— Нет, конечно! Более того, Старостиных я так и не простил. Они как были враги, так и остались. И вообще весь «Спартак» — враг. И Романцев враг. Тихонов...

— Тихонов уже в Израиле...

— А, вот видите, оказался скрытым евреем! И все они такие, только и смотрят, как бы своей стране навредить.

— Да чем же? Они выигрывают международные матчи, приносят славу нашей стране. Я лично за «Динамо» болею. Но в международных матчах, как и многие мои коллеги, — и за «Спартак» тоже. Это ж престиж нашей Родины.

— Враги, все враги, и «Спартак» — главный враг. Я так и сына с детства воспитал, никогда не верь человеку, если он болеет за «Спартак».

Все было ясно. На том и расстались.

На следующее утро Ильин вызвал к себе в отдел подполковника Ивана Сидоровича Феклистова. И откровенно, на правах старого сокурсника с ним поговорил. Феклистов отделался выговором за волокиту. Дело об убийстве иностранного гражданина после

матча с участием московского «Спартака» было закончено в течение недели, материалами следствия было доказано, что убийство совершил некий профессиональный киллер, который в тот же вечер в свою очередь был убит. Используя наработки Мосгорпрокуратуры, это удалось установить, сравнив анализы крови трупа с составом крови с одежды убитого, хранящейся в прокуратуре. Дело закрыли.

ГЛАВА 6

«КАК СЛЫШИТЕ, ПРИЕМ! ПРОВЕРКА СВЯЗИ...»

Чем ближе становился финал Кубка «ЕвроТОТО», тем жестче отдавали приказы два главных соперника — Иса Назимов и барон де Понсе.

— Мне мало того досье на людей Исы, которое вы мне добыли, мне нужна информация о том, что предпринимают российские силовики против меня? Речь сегодня идет не о традиционном моем бизнесе, речь о Кубке. Я должен знать все! — визгливо выкрикивал Барончик в лицо полковнику Зайцеву.

— Барончик просто обнаглел. Он не остановится ни перед чем, чтобы только помешать «Спартаку» пробиться в финал. Ваша задача — знать все, что делается в стане барона де Понсе. Но этого мало. Вы должны знать обо всех контроперациях полковника Патрикеева и старшего советника юстиции Тимура Маева. Мы в остальное время — непримиримые враги. Но тут наши интересы сходятся, используйте это. Вы должны знать о принимаемых решениях в прокуратуре в день принятия решения, — тихо, но жестко выговаривал Иса Назимов полковнику Звереву.

— В экстремальной ситуации человек проявляет себя либо героем, либо дерьмом, — заметил полковник Егор Патрикеев своему младшему коллеге, старшему советнику юстиции Тимуру Маеву. — Будь готов к тому, что чем ближе финал Кубка «ЕвроТОТО», тем больше дерьма полезет и из Барончика и из Исы. Но на данном этапе, по причудливой параболе судьбы, вор в законе в российские времена и легальный крупный французский предприниматель, сегодня Иса Назимов наш союзник. Используй это.

— Разработать план дезинформации?

— И это тоже. Но главное — обеспечь ситуацию, при которой была бы исключена утечка информации из всех структур, как-то связанных с безопасностью «Спартака»...

— Егор Федорович?

— Я.

— Самохин Родион Яковлевич, мы с вами знакомы, нас Александр Алексеевич Симонов познакомил на освящении храма Христа Спасителя.

— Помню. Чем могу помочь?

— Да ничем, собственно. Никаких просьб. Я предполагаю, что к вам знакомые все больше с просьбочками обращаются — посодействовать в изменении меры пресечения друзьям и родственникам, на худой конец, взять дело на контроль в Генпрокуратуру, затребовать в порядке надзора, в крайнем разе, посоветовать хорошего адвоката, знающего входы и выходы.

— Вы неплохо разбираетесь в специфике моей работы.

— Так вот, Егор Федорович, мне от вас ничего не нужно.

— Рад слышать. Тогда желаю здравствовать.

— Э нет, уважаемый профессор. Мне ничего не нужно. Но, полагаю, вам будет кое-что нужно от меня.

— Странно вопрос ставите, любезнейший. Мне от вас тоже ничего не нужно.

— Верно, вопрос поставил некорректно. Скажу прямо: есть у меня для вас подарок. От которого вы никак отказаться не сможете. Одновременно имеющий конкретную высокую цену и бесценный. Но подарок совершенно бескорыстный.