Гладиаторы
Шрифт:
В зеркале отражалась высокая женщина, в расцвете своей красоты, каждое движение и каждый жест которой выдавал сильную натуру, имеющую отличное здоровье. Белая и полная шея придавала грацию и достоинство ее осанке; в широкой груди и, пожалуй, чересчур развитых плечах сказывалось больше величия Юноны, чем легкой грации Гебы. Вполне развившаяся и оформившаяся талия говорила об ее совершенной зрелости, а округлые и полные члены и удивительно красивые руки и ноги сделали бы честь Диане, до такой степени совершенна была их грация. Свежему цвету лица, сладострастной позе и томности всей ее фигуры могла бы позавидовать даже богиня, которая в золотые летние ночи, стоя на вершине горы, сторожит Эндимиона и проливает на своего спящего любимца потоки света и любви.
Строгий критик мог бы найти, что в формах Валерии обнаруживалось
Это было одно из тех лиц, на какие мужчина, а тем более ребенок, не может смотреть без предчувствия того, что в его душе скоро возникнет пылкое желание сделаться предметом ее взглядов, улыбок, одобрения и любви. Прозрачная кожа дышала здоровьем, розовые щеки отличались удивительной свежестью — показателем крайней жизненности. Серые, блестящие глаза прекрасно гармонировали с ее улыбкой, сиявшей ярким и холодным блеском, когда ее серьезное, презрительное, почти суровое лицо принимало свойственное ему выражение. Наконец, женственно-нежная масса полутемных густых волос, ниспадавших на ее шею и плечи, восхитительно обрамляла этот милый, опасный и увлекательный образ.
Помещение Валерии далеко не было недостойным той благородной красоты, таинственные обряды одеяния которой совершались в нем. Здесь можно было найти все, что только измышлено было роскошью для неги тела, все, что только открыла наука для сохранения или создания женских чар и притом в самой дорогой и изящной форме. В углу, прикрытом прозрачными занавесями самого нежного розового цвета, стояла ванна, которую можно было произвольно нагревать до желаемой температуры и в которую очаровательная хозяйка дома обыкновенно спускалась по мраморным ступенькам дважды или трижды в день. В другом углу находилась кровать из слоновой кости, убранная драпировками из стеганого ярко-красного шелка и утвержденная на массивных резных колонках из золота. На ней-то почивала Валерия, отдаваясь сновидениям, посещающим ложе тех, чья жизнь есть цепь роскошных наслаждений. На столе из кедрового дерева, имеющем форму пальмового листа и поддерживаемом одной ножкой с причудливым рисунком, горела ночная лампочка, издавая запах благовонного масла. Рядом с ней лежали восковые дощечки, на которых Валерия писала свой дневник или пригласительные записки. Стиль [7] уже откатился от них и лежал на лоснящемся паркете, как будто она не успела окончить своего дела. Благодаря своим многочисленным дверям, бесчисленным покоям, тенистым и освежающим уголкам, высоким плафонам и мозаичному паркету этот дом был достоин названия дворца. Повсюду в явном беспорядке и в изобилии были расставлены лучшие вазы, чеканные кубки, чаши из гладкого золота и прелестные статуэтки. Изо рта мраморного купидона в резервуар падала вода. Два таких же крылатых ребенка, представлявшие прелестную бронзовую группу, поддерживали жертвенник, на котором была расставлена роскошная коллекция благовонных эссенций и притираний.
7
Стиль — stylus, железный грифель с широким и плоским концом вверху и острием внизу, употреблявшийся у римлян для писания по навощенным дощечкам.
Стены этого очаровательного хранилища были окрашены в нежный розовый цвет, отбрасывавший прелестный отблеск на его обитателей. Через правильные промежутки этот цвет скрывался под овальными гирляндами-барельефами, вылепленными на самой стене и служившими рамкой для различных мифологических
Любопытно было замечать в этих воительницах, представленных на барельефе, некоторые черты той властной красоты, энергичной грации и надменной осанки, какие отличали и саму Валерию. Впрочем, их мужественные, полные отваги позы представляли в то же время резкий контраст с изящной томностью, отличавшей каждое движение знатной матроны, возлежавшей перед зеркалом и лениво подчинявшейся заботливым услугам своих служанок.
Эти пять служанок были главными рабынями дома. Самую старшую из них можно было принять за матрону. Она была высока ростом, много старше своих подруг и выполняла обязанность экономки, что, однако же, не избавляло ее от оскорблений и даже ударов, если ей случалось замешкаться с исполнением требований хозяйки. Остальные были красивые, веселые девушки, с блестящими глазами и белыми зубами.
Главный труд их состоял в наблюдении за различными предметами туалета матроны, и в этом ежедневном занятии они находили невыразимое, чисто женское удовольствие, несмотря даже на жестокость и суровость, с какой их наказывали за малейшую небрежность. Среди этих последних Миррина, очевидно, была любимицей. Ей принадлежала честь приносить нагретое белье госпоже для ванны, подавать ей туфли, когда она выходила из ванны, и надевать каждое платье, когда это было нужно. Госпожа неизменно сообразовывалась со вкусом Миррины и считала ее мнение решающим в важных вопросах о том, куда нужно прицепить драгоценную безделушку, где небрежно оставить прядь волос и как лучше расположить складки платья.
При своей наружности итальянки, эта девушка обладала изворотливостью и мягкостью греческого характера. Рабыня, родившаяся во владениях Валерии, воспитанная, как деревенская девушка, и с детства привыкшая к полевым занятиям, она, по прихоти своей госпожи, была привезена в Рим. С чисто женским непостоянством, с тем равнодушием, с каким иногда женщины без всякого удивления переходят к образу жизни, совершенно отличному от прежнего, молодая крестьянка не прожила еще и года в новом положении, как уже сделалась самой искусной и ловкой служанкой в столице. Излишне и говорить о том, как это отозвалось на ее нравственности и добром поведении. Никто не умел лучше Миррины изготовлять благовония и притирания, изглаживавшие неблагоприятные влияния климата и следы излишеств. Нигде нельзя было найти более искусную портниху, женщину, более сведущую в сочетании цветов, никто не мог бы тайком передать письмо или поручение так ловко, просто и тактично. Словом, это была женщина, готовая всегда, во всех затруднительных обстоятельствах действовать и щеткой, и завивальными щипцами, и иглой, и рукой, и глазами, и языком. Интрига была ее стихией. Лгать в интересах своей госпожи ей казалось столь же естественным, как лгать ради себя самой. Всякий, кто хотел бы приобрести благоволение Валерии, должен был сначала склонить на свою сторону ее служанку, и не один вздыхающий по ней римлянин узнал, к своему убытку, что этот путь к успеху был столь же утомителен, сколько дорог и часто приводил к пренебрежению и немилости.
Когда Миррина взяла из рук другой служанки коробочку с благовониями и приготовилась посыпать золотистой пылью волосы Валерии, ее взоры упали на подарок Плацида, в пренебрежении лежавший на полу. Ящичек раскрылся, и драгоценности рассыпались там и сям. Как ни удивительно, но у служанки еще была совесть, и эта совесть подсказывала ей, что она не совсем заслужила прекрасную цепочку, наброшенную трибуном на ее шею.
Обдавая голову госпожи золотистой пылью, Миррина осторожно попробовала попытать почву.
— Как только станет попрохладнее, — сказала она, — в моду войдет новая прическа. Я знаю это из верного источника: слышала, как это говорила Селина, узнавшая эту новость от первой служанки императрицы. Хотя сам цезарь не очень-то жалует Галерию, но если этот желтый султан будет принят, то, наверное, он войдет в моду. Меня это разозлило, когда я узнала, да и не одну меня.
— Почему же это? — томно спросила Валерия. — Разве эта прическа будет стеснительнее той, которую носят нынче?