Глаголют стяги
Шрифт:
Володимир сморщился и плюнул на пол.
— Нечисто есть дело! — сказал он и перевёл свои смеющиеся, масленые, с поволокой, глаза на высоких бородатых хозар. — Ну, а ваша вера какая?
Столица Хозарии называлась Итиль. Она была расположена по обоим берегам Волги. Народ жил в войлочных палатках, а на лето уходили в степь. Достаточные люди жили в мазанках, и только каган великий, каганбек, жил в кирпичном доме. Хозарское войско отличалось храбростью, ибо по уставу всякий воин, побежавший с поля битвы, был предаваем казни. Каганы и знать исповедовали еврейскую веру, но были известны своей веротерпимостью: раз магометане
— Мы веруем, княже, в единого Бога Авраама, Исаака и Иакова, — отвечал худой старик с белой бородой, но хитрыми, колючими, неусыпными глазками. — Христиане у нас же взяли начала веры, но только от себя многое ненужное прибавили. Это всё одно, как если бы кто в нашу светлую Итиль ведро помоев вылил…
Берында с загоревшимися глазёнками готов был сразу броситься в бой, но князь, смеясь, удержал его.
— Погодь, — сказал он. — В чём же закон ваш?
— А закон наш в том, чтобы обрезаться, — это у болгар правильно, — не есть тоже свинины, чтить субботу и исполнять другие заповеди, данные нам пророком нашим великим Моисеем. Бахмид же их болгарский совсем ни на что не нужен: это опять другое ведро помоев в светлую Итиль веры нашей древлей…
— А земля ваша где? — вдруг запальчиво бросился Берында в бой.
— По берегам Итиль… — отвечали они не без удивления.
— Нет, я не про эту говорю… А про ту, где дана была отцам вашим вера эта? Ну?!
— В Иерусалиме.
— И теперь там?
— Нет. Бог разгневался на грехи наши и расточил нас по всей земле…
— Так как же можете вы учить других, когда сами прогневали богов ваших? Или вы хотите, чтобы и с нами случилось то же?
По гриднице пробежал смешок: ловко их смазал!.. Ай да Берында! Ухватист!..
— Надо поклоняться Богу, Который сотворил небо и землю и всякое дыхание… — закашлявшись, сказал болезненный, сухой доня на дурном русском языке, приехавший вместе с Садкё. — А ваши боги какие же?.. Из дерева поделаны вашими же руками…
— Да ведь и ваши из дерева!.. — засмеялся Володимир. — Поди-ка, погляди у моей Оленушки: весь угол заставила!.. И дивлюся я: одни этого самого Исуса богом чтут, — развёл он руками, — а жиды вот его распяли…
— Действительно… — живо подхватил философ Столп. — Мы в Него веруем. Ибо пророки предрекли, что Он родится, что будет распят, что в третий день воскреснет и вознесётся на небеса. Они же тех пророков избивали и пилами претирали. Но реченное пророками всё же сбылось, и Господь дал иудеям сорок шесть лет и, поелику не раскаялись, послал на них римлян, которые города их разрушили, а самих расточили по всей земле…
Володимир едва удержал зевок. В голове его стоял какой-то смрадный туман. Но вежество требовало поддержать разговор. И он, сделав знак хозарам не горячиться, вопросил философа:
— Для чего же бог ваш сошёл на землю, как вы учите, и принял такую страсть?..
— Ежели хочешь, княже, послушать, я скажу тебе все по ряду… — с полной готовностью сказал польщённый возможностью долго говорить философ.
— Рад послушать… — любезно отвечал молодой князь и, чтобы подкрепиться, потянул из чаши.
Все эти рассказы о сотворении Богом мира, о грехопадении Адама и Евы через змея, о потопе, о башне вавилонской и обо всём прочем он слыхал уже много
— И Бог предуставил день, в который хочет судить, пришед с неба, живых и мёртвых и воздать каждому по делам его: праведникам — царство небесное, красоту неизречённую, веселье без конца и жизнь вечную, а грешникам — бесконечную муку огненную и червя неусыпающего…
И ловким, привычным движением он развернул перед почти уже засыпающим Володимиром полотно, на котором ярко, черным и красным, был написан Страшный Суд.
— Вот зри, княже: одесную — это праведники, которые в богатых паволоках, радуясь, грядут в рай, — сказал он и в голосе его зазвучали нотки неподдельного восторга, — а ошую, в рубищах, грешники, грядущие в муку вечную…
— Гоже вот этим-то!.. — сказал Володимир с улыбкой, показывая на праведников в нежно-голубых одеждах. — А сим, ошую, горе…
— Если хочешь стать одесную, то и крестись, — победно заключил философ, предлагая своё полотно дружинникам для обозрения. — Ничего, ничего, посмотрите. Ну, как же, княже?
— Подожду маленько… — уклончиво отвечал Володимир и со смеющимися глазами обратился к дружинникам: — Ну, что же вы мне посоветуете? Как ума прибавите?..
— Если бы худ был закон греческий, то не приняла бы его твоя баба Ольга… — сказал чей-то голос из угла.
— А по-моему, — ворвался бойкий Рохдай, — а по-моему, надо у всех взять что получше: у болгар девок, а обрезание пускай им самим остаётся. И свинина нам пускай будет, и мёда добрые, и вина фряжские, а они пущай омываются да воду ту пьют…
Гридня захохотала: ай да Рохдай! Этот чисто рассудил…
— Хорош твой Киев, княже, — вкрадчиво говорил философ, — но добро было бы, если бы ты собрался Царьград поглядеть… Твоя баба…
Но раскат храпа богатырского покрыл его слова. Муромец, повесив кудлатую голову на грудь, спал райским сном. Не одолели богатыря лесного печенеги — одолели мёда княжеские. Все захохотали опять.
— Ну, во здравие, гости дорогие!.. Дружина, кубки высохнут…
— Здрав буди, княже!..
— А ты что же, Берында, дотошный человек?..
— Во здравие, Солнышко наше Красное…
— Сказывают, в Царьград опять ты собрался?..
— Да, хочу с послами греческими проехать, княже.
— Ну, поезжай, посмотри… И нам потом расскажешь, как там и что…
А Боян, звеня струнами яровчатыми, пел уже песню о старине далёкой:
То старина, то и деянье:Как было синему морю на утишенье,А быстрым рекам слава до моря,Как бы добрым людям на послушанье,Молодым молодцам на перениманье,Ещё нам, весёлым молодцам, на потешенье,Сидючи во беседе веселыя,Испиваючи мёд, зелено вино…Где-ко пиво пьём, тут и честь воздаёмТому ли князю великомуИ хозяину своему ласковому!..