Гламорама
Шрифт:
2
16
Наш корабль окружен бескрайней серо-синей равниной, смотреть практически не на что, только пару раз в день далеко на горизонте появляется тонкая белая полоска, но до нее так страшно далеко, что сразу и не поймешь, земля это или продолжение неба. С трудом верится, что под этим плоским, свинцово-серым куполом или в глубинах обширного и безразличного ко всему океана может существовать жизнь, что в этом аду кромешном может теплиться чье-то дыхание — ведь любое движение в пучине вод столь ничтожно, столь пренебрежимо мало, столь случайно в сравнении с величием океана; в небе же — ни малейших признаков солнца, и воздух кажется полупрозрачным и одноразовым, словно бумажный носовой платок, хотя он все же, в определенном смысле, наполнен светом, и ветер, дующий навстречу нам, летящим в невесомости, все не стихает и не стихает, и за кораблем остается след, голубой, как вода в джакузи, но не проходит и нескольких минут, как след этот вновь растворяется в унылых серых водных просторах. Однажды на небе появляется вполне обычно выглядящая
15
Когда я взошел на борт «Королевы Елизаветы II», на мне по-прежнему был смокинг Comme des Garcons, кроме того к моменту, когда водитель, присланный за мной Палаконом, доставил меня к пассажирскому терминалу на Западной Пятидесятой улице, я чувствовал себя настолько удолбанным, что сама процедура посадки на корабль слилась в моей памяти в какой-то нелепо смонтированный калейдоскоп образов: красные, белые и голубые воздушные шары, парящие в воздухе; толпы фотографов, ошибочно принятых мною поначалу за папарацци; носильщик, заверяющий меня, что мой багаж — выцветшие сумки Gucci, небрежно и наспех собранные, — будет ждать меня в моей каюте, когда («и если» — прибавил он) я туда доберусь; оркестр, игравший «The Lambeth Walk». [103] В моем нынешнем сумеречном состоянии я даже не заметил, что о моих «вещах» уже позаботились, поскольку прошел все формальности, связанные с посадкой, — служба безопасности, паспорт, получение золотой судовой VIP-карточки, — без сучка и задоринки. Но я по-прежнему был настолько удолбан, что с трудом поднялся на борт по трапу — да и то при помощи двух ассистентов режиссера, переодетых статистами, которые вели меня под руки с обеих сторон, и насильственно влитой в меня чашечки тройного эспрессо из Starbucks, и как только я оказался на палубе, оркестр принялся разухабисто играть «Anything Goes».
103
Модный в 1930-ые годы танец.
Очутившись в каюте, я открываю бесплатную бутылку «Perrier-Jouet» — подарок от компании — и запиваю шампанским пару раскрошившихся таблеток ксанакс, после чего плюхаюсь в чересчур туго набитое кресло. Мои глазные яблоки опухли и болят, и оглядеть обстановку мне удается, только поворачивая их с трудом то в одну, то в другую сторону: телефон, миниатюрный холодильник, первоклассная кровать, наглухо задраенный иллюминатор, помутневший от соленого воздуха, корзина со свежими фруктами и букет цветов, на который я бросаю угрюмый взгляд. Все так же безразлично я отмечаю присутствие телевизора и включаю его с помощью найденного после пятнадцати минут поисков пульта дистанционного управления, лежавшего, как выяснилось («Кто бы мог представить!» — думаю я), на нем сверху. Я пытаюсь сфокусировать взгляд и прочесть буклет, озаглавленный «Добро пожаловать на борт», но тут же начинаю дышать как загнанная лошадь, увидев приглашение выпить коктейль в компании «руководителя круиза». Моя горничная — изящная английская штучка, слегка смахивающая, пожалуй, на миниатюрную Кортни Кокс, — здоровается со мной и, завидев новое ярко-оранжевое пальто-балахон от Versace, которое я только что распаковал и бросил на кровать, гордо улыбается и говорит: «Я вижу, что вы уже успели ознакомиться с вашим спасательным жилетом», а я мямлю в ответ то, что полагается мямлить в подобных случаях, скорее всего я сказал ей в тот раз: «Уважай себя, крошка!», а затем смотрю на нее в упор, пока она не удаляется, и тогда вновь впадаю в ступор.
Затем мы начинаем спускаться вниз по Гудзону, а я заматываю голову в махровое полотенце и начинаю крайне неправдоподобно рыдать, а затем пытаюсь использовать лосьон из подарочного набора, найденного мной в туалете, для того, чтобы подрочить, но я так удолбан, что мне не удается ни добиться хоть сколько-нибудь убедительной эрекции, ни вызвать в воображении какую-нибудь эротическую фантазию с участием Лорен Хайнд, Хлое Бирнс или, на худой конец, Гвен Стефани. По телевизору показывают линию горизонта, как ее видит камера, установленная на носу корабля, и мы проплываем мимо небоскребов и оказываемся под мостом Веррацано, а затем небо темнеет, и параллельный мир поглощает меня, как это часто случается в подобном состоянии, а затем мне снятся какие-то сны, вспомнить которые потом толком я так и не смог: помню лишь, что я подражал звукам, которые издает Барт Симпсон, что Хизер Локлир работала стюардессой, что я целовал Криса О'Доннелла и забавлялся с ним, и все это происходило под саундтрек, представлявший собой ремикс Toad the Wet Sprocket, а спецэффекты были просто зашибись, и создатели фильма наняли лучшего монтажера, какой только существует, так что весь эпизод сработал как единое целое, а в последних кадрах камера наезжала на черную шляпку, которую дала мне Лорен Хайнд, пока весь кадр не заняла украшавшая ее крохотная алая розочка.
14
Первую пару дней «на море» я находился в каком-то ступоре, все еще отходя от недавних событий. Я даже не знал, какой сегодня день — суббота или вторник. Какая, впрочем, разница? Утешался я тем, что спал сутки напролет, пока однажды поздним утром не завыла корабельная сирена, и я проснулся в панике, окончательно осознав то, что материал обо мне в «Details» так никогда и не появится, и тут же смутно вспомнил об учебной
Я посмотрел на то, что осталось от моих запасов ксанакса, и не только записался на массаж, но и пришел на сеанс. Затем я немного порепетировал, закрепив пару сцен, но потом вспомнил, что их все равно уже отсняли и в газетах появились даже благожелательные отзывы, так что все это было не более чем пустой тратой времени. Повсюду меня окружали сплошные старики и японцы; они толклись вокруг меня, когда я в гордом одиночестве поедал отвратительную еду, которую подавали на ужин в «Queen's Grill», разглядывая при этом номер журнала «Interview» за прошлый месяц, потому что там были сделанные Юргеном Теллером новые снимки Даниелы Пестовой, созерцающей блюдо с китайскими блинчиками, а также фотографическое эссе Корины Дэй о бокалах для мартини, и вообще номер был полон ушибов, и шрамов, и волосатых подмышек, и безупречных, леноватых красавцев, томящихся в невероятных позах перед витринами безлюдных круглосуточных мини-маркетов где-то в провинциальных сумерках, и я думал, с трудом сдерживая слезы и морщась от боли, что на месте этих парней должен был красоваться я.
В оборудованном «долби» судовом кинотеатре показывают один-единственный фильм, «Парк юрского периода», поэтому я часто заканчиваю свой день в казино, где бессмысленно просаживаю деньги, которые дал мне Палакон; я упорно ставлю раз за разом на «двадцать одно» на тысячу долларов фишек и проигрываю их в считанные минуты. В «Королевском салоне» повсюду на длинных диванчиках сидят стареющие пары, увлеченные сборкой невероятных размеров паззлов, которые у них никак не хотят собираться, а я все время теряю ориентацию и оказываюсь неведомо где, пока наконец не забредаю в один из многочисленных баров, не сажусь за стойку и не опрокидываю один «май-тай», а то и четыре, и не выкуриваю пачку сигарет, чтобы набраться сил, необходимых для того, чтобы добрести обратно до своей каюты. В одном из этих баров на меня нападает такая тоска, что я даже начинаю флиртовать с каким-то молодым немчиком, а он тут же полушепотом начинает уговаривать меня посетить с ним завтра вместе тренажерный зал, но мне приходится вежливо отклонить приглашение, сославшись на недавно пережитый сердечный приступ. Он участливо переспрашивает: « Ja?»
В следующий раз этого немчика я увидел, когда в гидротермальном центре барахтался возле края ванны с искусственным течением, из которой я затем лениво переполз в бассейн с морской водой, и там немчик снова попался мне на глаза, идущий вразвалочку мимо и как-то уж чересчур самоуверенно демонстрирующий всем свой серебряный пояс, и тогда я забился в одноместную кабинку для ингаляций, где сидел и мечтал о том, что сделаю с теми 300.000$, которые Ф. Фред Палакон даст мне, если я найду Джейми Филдс. Оказалось, что мне столько всего нужно, что я чуть не упал в обморок от ужаса, так что меня пришлось возвращать к жизни с помощью косметической маски и сеанса ароматерапии, который проводило некое существо, сильно смахивавшее на персонаж комикса, в то время как из динамиков гидротермального центра приглушенно доносилась «Hooked on a Feeling» в дурацкой аранжировке для легкого слушания.
Внезапно вся съемочная группа собирается вокруг, а камера следует за мной на благоразумном расстоянии; в кадре в основном Виктор — он стоит у правого борта на верхней палубе, пытаясь раскурить косяк, замаскированный под сигарету, глаза скрыты темными очками, на плечи накинута просторная кожаная куртка Armani. Мне велено изображать тоску по Лорен Хайнд и сожаление о том, как я обошелся с Хлое, — в общем, делать вид, что весь мир, в котором я жил, рухнул. Меня подстрекали отправиться и найти Лорен в Майами, где она отдыхает с Дамьеном, и даже сообщили мне название знаменитого отеля, в котором они остановились, но я поспешно симулировал морскую болезнь, и отснятые сцены пришлось поэтому выкинуть в корзину — к тому же они все равно выпадали из общего настроя картины.
Всю склейку сопровождает «Crash into Me» в исполнении группы Дэйва Мэттьюса — не из-за слов, которые никак не соотносятся с картинкой, а из-за того, что эта композиция «западает в память», «передает атмосферу», «позволяет сделать обобщение», сообщает всему отснятому материалу тот «эмоциональный резонанс», который, как я понимаю, нам никак не удается схватить на пленке. Поначалу мне было на это как-то наплевать, но затем я предложил другую музыку: «Hurt» Nine Inch Nails, но мне сказали, что авторские права безумно дороги, и к тому же песня звучит чересчур «зловеще» для этого эпизода, a «Popular» Нада Серф показалась им «слишком минорной», не соответствующей «духу произведения» и опять-таки «чересчур зловещей». Когда же я сказал им, что эта гребаная история вряд ли может стать еще более зловещей, чем она уже есть, они мне ответили: «Она станет гораздо более зловещей, Виктор», а затем покинули меня.