Глассические стопки

В своей повести «Симор: Введение» Джером Сэлинджер пытается воссоздать образ брата повествователя, несомненного гения, не нашедшего (и не искавшего) форм воплощения, в которых мы привыкли гениальность опознавать. Речь идёт об одном из тех странников, которые проходят по жизни, стараясь не осквернить её призраками успеха и первенства, оставив как можно меньше следов. Получилась повесть о неизбежности провала такой попытки, невозможности ухватить то, что не хотел «ухватывать» герой повествования, отсюда— множество оговорок и отступлений в тексте, отсюда— осторожное слово «введение» в названии. Среди прочего упоминаются стихи Симора, описывается их восторженное восприятие автором, сюжет нескольких пересказывается прозой. Понятно, что пересказ стихов может кое-что добавить к образу героя, но о самих стихах не даёт никакого представления.

Впрочем, упоминается одна важная особенность: все стихи Симора формально состояли из шести строк, а его увлечение японской поэзией позволило автору придумать термин «двойное хокку», которого никогда не существовало в природе. Тут же Сэлинджер оговаривается, что стихи Симора в конечном счёте похожи только на него самого.

В 2010 году Сэлинджер умер и его наследие попало в цепкие руки правообладателей. Обнаружились и стихи Симора, но, поскольку сразу стало ясно, что они непосредственного отношения к произведениям Сэлинджера не имеют, публикаторам удалось без особого труда их получить.

При переводе (а лучше сказать, переложении) этих стихов каждый из нас руководствовался своими соображениями и своим пониманием замысла автора. Любой перевод— это интерпретация, определённый взгляд на подлинник; наше решение работать вдвоём связано с надеждой, что два взгляда создадут у читателя более глубокий и объёмный образ автора. Об одном мы договорились сразу— сохранить шести-строчную структуру оригинала. Для себя мы эту форму назвали «стопками»: во-первых, в честь Симора, чья фамилия Glass на русский язык переводится именно так; во-вторых, поскольку стопа является первичной мерой стиха, она может служить синонимом поэзии как ритмического искусства. И наконец, нам кажется, что Симор бросал в «топку» своих шестистиший самое существенное в своей жизни («с» ведь всего лишь предлог причастности и легко может менять владельца, что и случилось со стихами Симора— они стали нашим достоянием).

Всё остальное— на совести каждого из нас.

В. Г. и В. Ч.Варенье варится в саду.Ещё я вижу чередувысоких сосен.Гамак. На золотистый сонузор горячий нанесённаствольных оспин.Чудесный миг до мысли— как предместье,которым едешь,—ещё не весть, ещё предвестье(кого там встретишь?),в пустой автобус с заоконным садомзаходит человек, садится рядом. Он входит, лет шестидесяти, Пьер,сосед. Энн режет мясо, например.Он чуть не плачет, толст и слаб.– Что, если бы тогда я с жару, с пыла…Она смеётся: «Я бы уступила».И кровь стекает с пальцев. Кап. Кап-кап.Чтоб в слова облечьголую жизнь,стисни зубы, речь,а вернее— стиснь.Так волны бросоквшёптывает соль в песок. К сердцу прислушивался, закрыв глаза,ожидая последнего раза.Мучила жажда. В одно из утравгуста, в пять пятьдесят пять,провалившись в колодец себя, он умер.И ему расхотелось пить.У неё младенец с соской,просит клерка с шеей и причёскойпоменяться

с ней местами,тот краснеет, свет слепит над облаками,улыбается, краснеет, непоколебимосмотрит на неё в упор и мимо. Рыбу из ведёрка в моревыпускает, рыба притворилась мёртвой—не плывёт, не хочет.Девочка её подталкивает и хохочет.Рыба поплыла.Налетела чайка— унесла.вижу гравюру Дорезэки кругами в тюремном дворемарт в закутке у кирпичных стеножил их тленветра невидимый кнутлистья по кругу бегут утром воскреснымбудет окночем-то небеснымосвещенолистья улягутся штильмузыка тихая мать вытирает пыльПодруга изменила мне.Я не знал, привиделось во сне.В золотящийся музей вошёл растерянно:над столом рос Иисус, как дерево,а вокруг одиннадцать голов, как вишен.Я ещё подумал: кто-то вышел. Снится умерший брат.– Я ещё жив,– говорит.– Ты рад?Тень его на стене.– Смерть,– говорит он из темноты,—не тогда, когда снишься ты не себе,а когда не себе не ты.Студент весь в чёрном, аккуратен,как из витрины краден,вдруг студентку в розовом шумящую,всю громокипящую,осадил, швырнул в неё бумаги ком.Из окна мне виден похоронный дом. тело к ночи просто тряпочкапостирай и отожмигде-то гамма до ре мигаснет отдыхает лампочкалевая прильнула тапочкак правой тихо не шумиЧёрно-жёлтого вечера свет.Ветхий с дерева слетает завет.Тянется ли оно к родствус человеком, пространствообживая, весной облачась в листвуи приняв христианство… О, голос, сплющенный от слёз,стыда и лжи, о, это лепетанье…В тот миг, казалось мне, оборвалосьне только бывшее, но и о нёмкогда-нибудь воспоминанье…Выходит, мы не отдохнём…умер надо б вещи выброситьне могу не знаю мне не выразитьего атомы-молекулы в них теплятсямедлят ни мычат ни телятсяпрежде надо б в стирку сдать и пятна вывести

Конец ознакомительного фрагмента.