Главная роль – 3

Смолин Павел

Епископ подобрался:

– Это в двуперстых-то крестить? Ваше Императорское Высочество, нехорошо это! Этих вот, – окинул взглядом староверов. – Почему не любят? Потому что своих везде тащат. Один лавку открыл, глядь – через пять годков уже десяток. А ежели двуперстые китайцы заведутся? Да они весь Дальний Восток оттяпают!

– Евстафий, что будешь делать, если твои единоверцы да китайцы предложат от Империи отделиться? – спросил я.

– Известно, что – я таких сам удавлю, греха не побоюсь! – перекрестился купец.

– Там же флот Тихоокеанский, батюшка, – ласково улыбнулся я епископу. – Пока мелкий, но мы его приращивать будем. Войска ни староверам, ни тем паче китайцам не подчиняются. Подчиняются они Империи!

Их там уже сейчас хватит бунт задавить, а дальше группировка еще увеличится. Так что, батюшка, – стер улыбку с лица. – Про «отделение» больше речи не заводи, а то решу, будто тебе оно одному и надо.

Владимир с выражением великомученика на лице поерзал на стуле.

– Город в честь англичанина нам в Империи не нужен, – вернулся я к основной теме. – Переименуем в «Евстафьевск».

Епископ скорбно покачал головой, купец возрадовался:

– Не подведу, Георгий Александрович!

– Не подведешь, – кивнул я. – Крепок в вере, побольше бы таких, – покосился на Владимира, заставив того поморщится.

Задрало это человечество! Любая сфера жизни превращается в ресурс, вокруг которого тут же образуются «интересанты», которые этот ресурс пользуют к своей пользе и ОЧЕНЬ не хотят допускать к нему других. Церковь богата, церковь владеет немалыми наделами, церковь не платит налогов, церковь устанавливает монопольные цены на комплекс оккультных услуг, от которых в эти времена никуда не деться. Крещение, свадьба, погребение – все это документально фиксируется попами, и гражданин Империи ни родиться, ни жениться, ни помереть без ее участия не может – «тугамент»-то поп оформляет, и за это, собака такая, берет «добровольное пожертвование в установленном порядке». Не всегда, конечно – с голытьбы что возьмешь? Краюху хлеба принес, на семейный праздник пригласил, и то хорошо. Но это же меньшинство.

– Родился человек, сие радость для всех великая – новая душа в мир пришла! – принялся я давить взглядом Владимира. – А за крещение поп подарков требует. Да он первый должен от счастья плясать – паства прирастает, а с нею и мощь нашего Отечества. Мы, господа – оплот православия, вон там, – указал на Запад. – Доигрались, ишь чего удумали, «чья власть, того и вера». Это ж чистой воды еретики! Там, – указал на Юг. – Магометане, эти получше, ибо их Аллах «резать неверных» не завещал, а напротив – велел уважать и заботиться о «людях книги», в числе которых и мы. Тоже, получается, в еретичество впали. Там, – указал на Восток. – Вообще черт ногу сломит, все перемешалось за тысячи лет. Пес с ними, это азиаты, у них свой взгляд на мир и свои особенности, исправить которые мы не сможем, но для нас они вреда не несут – слишком они там друг дружку ненавидят. Только с Севера еретиков и нету – там медведи белые живут, да дивный зверь «тюлень», твари Божии к еретизму не склонны. И вот наш крестьянин, который, даром что неграмотен и больше всего на свете о поле своем печется – что правильно, ибо труд его в высшей степени богоугоден – сердцем недоброе чует. Враги кругом, и так уже много веков. Чует он тоску, чует – тьма наступает, и в церковь идет. У него денег-то после податей да продажи урожая рубля три осталось до весны, а приходится свечку за две копейки купить, за крещение наследника выложить пятьдесят, да за венчание старшего ребенка – от восьми рублей. Получается – Империя с крестьянина деньги податями тянет, попы тянут, исправнику подарки дарить надо, а вокруг, на тысячи километров, мир в еретичестве утопает.

– Гнева в вас много, Ваше Императорское Высочество, – пожурил меня Владимир. – Господь – в небесах, да на Земле-то люди. И Церкви служат люди. Им что, с голоду помирать? И нет в Церкви крохоборов, с понимаем все, ежели человек за обряд дар принести не может, так отслужат.

– Зашел я в храм Тобольский, – откинулся я на стуле. – А там, значит, бумажка висит, прямо у входа, на виду стало быть. За службу по покойному, мол, благословляется

рупь за взрослого человека и пятьдесят копеек за маленького. Это, батюшка, как рассчитывали? По весу?

– По грехам, – буркнул он.

Обиделся.

– И еще приписочка на бумажке той – мол, от половины до рубля, это в церкви отпеть. А ежели со всем усердием в последний путь покойного проводить, от церкви и до кладбища, уже десять рублей «дарить благословляется». Это что же, спасение более качественным будет? Господь шаги посчитает, да усердие поповское? Или вы типа артистов бородатых – состоятельного человека одним обычаем хороните, бедняка – другим, типа как за ваши деньги и споем, и спляшем чего надо?

– Смирите гнев да обиду, Ваше Императорское Высочество, – мягко попросил Владимир. – Бумажка бумажкою, да только по всему Уралы ныне и крестят, и отпевают без даров.

– Прижало потому что, – фыркнул я. – Это же кретином надо быть – в тяжелые времена у голодных людей последнее забирать. Они же обидятся и начнут попов на вилы сажать, вместе с полицией и армией. Я хороших, крепких в вере да человеколюбивых служителей РПЦ за свое путешествие видел много, и радостно мне от этого – не все потеряно.

– А чего же тогда гневаетесь, Ваше Императорское Высочество? – развел руками епископ.

– Потому что тенденции не очень, – признался я. – Ежели словеса отбросить, да трезвым взглядом посмотреть, в государстве нашем сложилась монополия на духовные услуги.

– Не услуги то, обряды! – нахмурился Владимир.

– Ага, – не стал я спорить. – Монополия, батюшка, хочет только одного, без исключений – получать побольше денег да влияния. Людям деваться некуда, а посему любые «дары» нести будут, на какие поп деревенский укажет.

Одной пропагандой заставить крестьянина повесить всю жизнь знакомого попа на колокольне не заставишь – он для этого обиды долго копить должен.

– А бывает и по-другому, – заметил Епископ. – Приходят с подарками, да просят за урожай помолиться. По осени недовольны остались – пришли да зубы выбили. По весне снова с подарками – помолись за урожай, батюшка. Помолится, по осени последние зубы потом выбивают. А он и не жалуется – понимает, что людям деток кормить нечем, через то озлоблены они и что творят – не ведают. На третий год в село какой-то язычник пришел, говорит крестьянам, мол, волхвы-еретики в дикие времена землю семенем своим удобряли, и оттого земля родила хорошо. Пошли с ним к попу, значит, и говорят – давай, батюшка, удобри-ка землицу. Плакал тот, да деваться некуда – пришли-то с дрекольем. По мне так лучше добрым христианином мученическую смерть принять, да слаб в вере тот пастырь оказался – сделал все, что от него требовали, да в слезах в епархию поехал. Ныне в монастыре северном грех свой великий искупает.

– Нет в мире совершенства, – вздохнул я, поразившись особенностям быта сельских священников.

– В земном мире, – поправил Владимир.

Инциденты всегда есть, но смотреть-то нужно на ситуацию в целом, а потому отдельными специфическими моментами смело можно пренебречь.

– Долго Русская Православная Церковь была Торжествующей. Оттого гниение в ней, гордыня да гнев поселились. Устроили из Церкви рынок – так давайте рыночными методами и пользоваться. Монополия стагнирует и требует влияния да доходов. Можно ей по сусалам надавать, да только попов на каторгу гнать – последнее дело, ибо в массе своей они верою и правдою Господу нашему служат. Посему работать придется аккуратнее – вот я, батюшка, и начал. Теперь в трех городах да кусочке Николаевской губернии будет у вас, прости-Господи, конкурент. Господь один у нас на всех, а служить ему по-разному предлагают. Вот и соревнуйтесь промеж себя, пастве на радость. Об остальном я с Синодом говорить буду, вам оно, батюшка, не надо, при всем моем к вам расположении – а оно велико, ибо вижу я, как вы с другими служителями Церкви о пастве заботитесь.