Главная роль
Шрифт:
Шевич начал настаивать, чтобы приехал извиниться лично японский министр иностранных дел. Тот и приехал, но не к Шевичу, а к пострадавшим — к дамам, среди которых была жена Дмитрия Егоровича. Поговорив с супругой посла полчаса, министр убыл обратно. Не поняв, что таким образом японцы «сохранили лицо» всем участникам скандала, Шевич пошел на эскалацию, предложив японцам свои услуги в деле принятия закона о нападении на иностранные представительства. То есть — полез во внутренние японские дела. А ты, собственно, кто такой? Ты посол, вот и посольствуй, а японцам оставь решать японские проблемы —
Какое отношение к дипломату после такого? Если по прибытии в Японию я увижу, что я помню все правильно, приложу все усилия, чтобы снять Шевича — этот дегенерат все портит, а в Питере ему радостно подмахивают: не станет же целый министр иностранных дел Гирс разбираться в происходящем на откровенно второстепенном направлении?
Это сейчас оно «второстепенное», но пройдет пятнадцать-двадцать лет, и япошки построят себе флот и армию. Надо оно мне, с ними бодаться? Лучше починю дипломатические отношения, заставлю Никки подписать какой-нибудь почетный и пафосный, но ни к чему не обязывающий договор и расстанемся добрыми друзьями.
В сериале обо всех неудобных моментах умалчивали — по сценарию Николай просто приезжал в Нагасаки, где японцы его страшно любили, а потом безумец-полицейский напал без всякого повода и по собственной инициативе.
Что ж, инициатива вполне может быть и «своя», а может и другое — ответка япошек сразу за все унижения. Стереотип о том, что все япошки сплошь мастера меча смешон, но человек с многолетним опытом службы в армии разве не знает, как бить насмерть? Катана — легенькая, как правило из дерьмового железа, и череп пробить, конечно, может, но не всегда и не везде. Почему не пырнул в сердце? Япошки очень коварные — у них тут социальный ад и многовековой опыт гражданских войн из-за любого чиха. В общем — посмотрим, в момент поездки Никки по Нагасаки я в любом случае буду наготове, а страшное общественное напряжение из-за сопутствующей приезду цесаревича политической эскалации я постараюсь сгладить — лишь бы Николай в позу не встал, прямо запретив мне лезть. Но он не запретит, я же его любимый брат.
Андреич вошел в комнату и поклонился:
— Георгий Александрович, Кирил привел с собой какого-то доходягу, назвав его русским купцом первой гильдии Евпатием Михайловичем Мухиным. В дерюгу драную одет.
— Пригласи, да позови казака — тоже пусть на доходягу первой гильдии посмотрит, — озаботился я безопасностью.
Мало ли что.
Андреич сходил до коридора, вернулся с казаком, расправил плечи:
— Писарь Кирил Петрович Уваров и назвавшийся купцом Первой гильдии Евпатий Михайлович Мухин.
Кирил и Евпатий вошли в комнату, и я понял, что купец первой гильдии недавно пережил не самые лучшие в своей жизни времена. Длинная, нестриженная борода, покрасневшие от недосыпа и стресса глаза над начавшими рассасываться синяками, торчащие из обернувшей тело драной дерюги руки и босые ноги покрыты синяками и царапинами. Вопреки ожиданиям — чистый, к цесаревичу на прием же собирался, привел себя в порядок как смог.
Сев на диване, я спросил:
— Чего это купец первой гильдии в дерюге и босой бродит?
— Не
Номер им оснащен не был — принесли с корабля.
— Токмо от испытаний суровых, Ваше Императорское Высочество, — продолжил купец (самопровозглашенный). — От лихих людей пострадал…
— Замолчи и встань, — решил я оптимизировать процесс. — Кирил, рассказывай.
— Слушаюсь, Ваше Высочество, — поклонился писарь. — Это вот, значит, купец первой гильдии, Евпатий Мухин, Михайла сын.
— Знаешь его? — спросил я.
— Имя слышал краем уха, — честно признался Кирил. — Документа у него нет, в лицо — не знаю.
— Понимаю, — кивнул я. — Перекреститесь-ка, братцы.
Мужики перекрестились. Да, двумя перстами. Старообрядцы этих времен — это диаспора со всеми причитающимися: помогают своим, стараются аккуратно отталкивать чужих. Не монолитны — разные движения старообрядческие есть, в том числе такие, которые Династию последовательно и люто ненавидят — за древний Раскол обижаются. Старообрядец Морозов, кроме того, проникся идеями социализма и дает денег Ленину сотоварищи. С этим мы разберемся по прибытии домой, а сейчас нужно разобраться с «текучкой».
— Староверы? — на всякий случай уточнил я.
Мужики напряглись и осторожно кивнули.
— Я православный люд на сорта не делю, — успокоил их я. — В одного Господа веруем. Рассказывай дальше, Кирил.
— Да, Ваше Высочество! — просветлевший писарь от избытка чувств поклонился снова. — Прибыли, значит, Евпатий Михалыч с двумя помощниками сюда за джутом.
Я поднял бровь, запросив тем самым справку.
— Растение такое, Ваше Высочество, — считал сигнал Кирил. — Волокно дает, ткань получается суровая, но крепкая.
— Дальше, — кивнул я.
— Приехали они, значит, с деньгами большими, — продолжил писарь. — На плантацию приехали, к англичанину. Он их чаем напоил, а потом молодчики его дубинами прямо в столовой бошки нашим проломили.
— Ничего себе, — для порядка удивился я.
Времена такие — лихие люди под каждой кочкой сидят, а «англичанин» — нихрена не синоним цивилизованного и высокогуманного человека. Это же колония — индус здесь не человек, и я даже думать не хочу о том, сколько человек в день по всей Индии пускают под нож чисто ради увеселения. Куш, видимо, был велик, раз на белого человека руку подняли. Стоп.
— А ты, получается, выжил? — обратился я к Евпатию.
— Божьей милостью, — перекрестился он. — Голова крепкая, Ваше Императорское Высочество, — обернувшись, показал лишенную волос, успевшую затянуться ссадину на затылке.
— Дальше, — кивнул я.
Евпатий продолжил сам:
— Очнулся, значит, в сарае каком-то. В клетку меня, аки тварь бездушную, — расстроенно шмыгнул носом. — Три дня и три ночи молился, воду хлебал гнилую. Англичанин приходил, палкой меня, купца Первой гильдии, тыкал да глумился. Я ему — «отпусти», а он мне «пока собакою гавкать не научишься, не пущу». Грех-то какой, — перекрестился. — Живого человека собакою нарекать!