Главное задание
Шрифт:
— Да уж, приятного было мало.
— Я как рассуждаю, Хатч, — продолжал я, — Мастер нашел нас, забрал у нас книгу, которую ищут все, кому не лень, потом отправил нас к Викинбаху и Уолласу — зачем? Ответ один — чтобы нас пришили. Уж больно все подозрительно выглядит. Если бы не эльфийский меч, мы бы сейчас составили компанию тем беднягам, которые гниют на берегу Марены.
— Понятно, а смысл?
— Мастер не хочет, чтобы мы нашли артефакты. Сам он убирать нас не стал, решил сыграть в белых перчаточках, использовал всю эту войну с Лансаном. — Я плюнул
— Чего уж понятнее! Пожрать бы. У меня в животе уже белый и розовый шумы вместе взятые.
— Потерпишь до Моравилля. Уже недалеко. Я сильно подозреваю, что вон те домики на горизонте и есть Моравилль. Отдохнул?
— Чуток. Сейчас бы сигаретку и пива холодного… — Тут Хатч посмотрел на меня совершенно затравленным взглядом. — Леха, я знаешь, что подумал? А вдруг, пока я тут кантуюсь, моя жена того…
— Чего того? Помрет что ли?
— Типун тебе на язык! Замуж выйдет за другого, вот что.
— Мне бы твои проблемы, лабух.
— Э, нет, не скажи. У тебя есть жена?
— Не было, нет, и не предвидится в обозримом будущем. Я по натуре холостяк. Одиночка.
— Ну, это не дело. Ты парень видный, молодой, надо жениться.
— Вот как раз и не надо, потому что видный и молодой. Потом, нынешним дамам видные и молодые ни к чему. Им денежные нужны.
— Кто так тебя обидел, Леха?
— Было дело, — я вздохнул. — Ладно, закрыли тему.
Мы поплелись дальше через бескрайнее поле, за которым виднелись красные черепичные крыши и высокое здание с изящным шпилем — похоже, церковь. И тут произошло нечто странное.
Больше всего это было похоже на то, как если бы я вошел в закрытую стеклянную дверь. Было со мной однажды такое — захотел зайти в магазин, а двери и витрины так надраили, что я влепился лбом прямо в закрытую створку. Так и тут, я будто ударился о невидимую преграду. С Хатчем, похоже, случилось то же самое, потому как он застыл с открытым ртом на месте.
— Чего? — спросил я. — Набил шишку об воздух?
— Вроде того, — Хатч покрутил головой. — Ты тоже?
— Ага. Странное ощущение, — я попробовал пространство перед собой рукой, но невидимого препятствия больше не было. — Что это?
— Леха, не нравится мне это все. Ты уверен, что нам надо идти дальше?
— Не знаю. Я вообще ни в чем не уверен. Но стоять тут тоже не дело.
Меня успокоило то, что окружающий нас мирный сельский пейзаж никак не изменился. Солнце ярко светило, птички пели, бабочки летали, нарядные красные крыши вдалеке никуда не исчезли. Вот только появился какой-то тяжелый глухой шум, будто где-то неподалеку завели мощный трактор. Мы шли дальше по полю, и я совсем забыл про странное невидимое препятствие, но тут…
— Хальт!
Я тут же остановился, Хатч, глядя на меня — тоже. Из кустов на обочине поля немедленно показалась нелепая и неожиданная фигура. Нелепая потому, что я меньше всего ожидал встретить здесь
— Хальт! — повторил человек, направив на нас дуло винтовки. — Хенде Хох! Их верде шисен!
Я немедленно поднял руки. Эту команду понял бы даже тот, кто совершенно незнаком с благозвучным языком герра Гете и группы «Раммштайн».
Парень с винтовкой смотрел на нас совсем неблагожелательно. Я заметил, что петлицы на его серой полевой форме черные. Эсэсовец. Черт, откуда тут эсэсовцы?
Куда это нас опять закинуло, мать его тру-ля-ля?!
Между тем из кустов появились еще два парня — крепкие, в форменных камуфлированных куртках с закатными рукавами, в кепи и с автоматами наизготовку.
— Похоже, американцы разбомбили бродячий цирк, и две ряженые обезьяны уцелели, — сказал по-немецки один из них, подойдя к нам ближе. — Кто такие?
Я лихорадочно соображал. Отвечать по-немецки нельзя — примут за шпиона или дезертира. По-русски тем более. Задержавший нас солдат быстро обыскал нас с Хатчем, забрал у менестреля гитару, у меня меч, кинжал и метательные ножи, легонько так ткнул дулом винтовки в живот, засмеялся.
— Гляди, Матиас, у него меч за спиной! И куча ножей, — сказал он. — Французский маки с прадедушкиными ножиками для паштета.
Французский. Ага, значит, мы во Франции. Я понял, что рискую, но деваться было некуда.
— Месье! — заговорил я по-французски, стараясь придать своему лицу максимально идиотское выражение. — Мы с другом просто актеры. Идем в… Моравилль. Не стреляйте, месье! Мы сдаемся.
— Слушай, Пауль, ты вроде немного понимаешь язык лягушатников, — сказал товарищу тот, кого звали Матиасом. — Ну-ка, поговори с ними.
— Кто вы такие? — спросил меня Пауль. Французский у него был отвратительный, но я радостно закивал.
— Месье, мы актеры, — начал объяснять я. — Меня зовут… Ален Делон, а моего друга, — и я показал на Хатча, — Шарль Азнавур. Мы попали под бомбежку, компрене? Американцы разбомбили нашу сьемочную группу. Мы снимали кино. Все погибли, а мы заблудились. Нам надо в Моравилль. Вы знаете, где здесь Моравилль?
— Что он там несет? — спросил Матиас.
— Говорит, что они актеры и попали под бомбежку, — Пауль направил на меня автомат. — Пойдете с нами, лягушатники. Марширен марш!
— Хатч, — зашептал я менестрелю, когда нас под прицелом повели в сторону поселка, — главное, молчи и делай вид, что ты немой и глухой!
— Почему?
— Потому что ты контуженный. Бомбой тебя шарахнуло. «Грэнд Слэмом»*, прямо по черепушке. Понял?
— Они нас убьют?
— Может быть. Но пока хотят куда-то отвести. Крепись, братан.
Лицо Хатча приняло страдальческое выражение. Я с ужасом подумал о том, что будет, когда эсэсовцы откроют чехол и увидят его американскую гитару. И как мне объяснить, почему оружие у меня не бутафорское, а самое настоящее. Разве только продолжать разыгрывать кретина. Но долго это не сработает, это только в старых советских фильмах немцы были глупыми.