Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола
Шрифт:
В 1937 году семью Плисецких постигло горе. Михаила Плисецкого арестовали и вскоре расстреляли как врага народа. Его жене не позволили остаться в Москве — депортировали в Казахстан, откуда ей удалось вернуться лишь перед самой войной. Двенадцатилетняя Майя оказалась бы в детдоме, но на счастье, ее приютили тетя и дядя — танцовщики Большого театра Суламифь и Ассаф Мессерер.
«Характер — это и есть судьба», — любит повторять Майя Михайловна.
С самого детства она умела добиваться поставленной цели. Без этого умения невозможно стать балериной, тем более — знаменитой.
Она
«Актрисой идеи» называли ее. А еще называли «балериной-стихией». Известный французский балетный критик Андре Филипп Эрсен характеризовал Плисецкую при помощи всего трех слов: «гений, мужество и авангард».
Да — природа наградила балерину уникальными способностями, такими, как большой шаг, высокий прыжком, бесподобное вращение, необычайно острое чувство музыки, неиссякаемая энергия и бурный артистический темперамент.
Еще при жизни отца, в июне 1934 года, Майя поступила в Московское хореографическое училище, где уже на первом году обучения обратила на себя внимание хореографа Леонида Якобсона, с которым ее не раз будет сводить судьба уже в зрелые годы. В духе того времени Якобсоном для воспитанников училища был поставлен номер, назывался «Конференция по разоружению». Каждый из участников должен был изобразить главу какого-нибудь государства. Майе досталась роль китайского политического деятеля Чан Кайши, которой девочка ужасно гордилась.
Первый подлинный успех пришел к Плисецкой буквально накануне войны — 21 июня 1941 года. До выпуска из училища ей оставалось еще два года, но в числе лучших учащихся старших классов она была допущена к участию в выпускном концерте училища, проходившем на сцене филиала Большого театра, который в наши дни называется театром «Московская оперетта». Майя вместе с двумя партнерами танцевала номер под названием «Экспромт», поставленный Леонидом Якобсоном на музыку Чайковского.
В самом начале войны кто-то сказал Майиной матери, что Большой театр будет эвакуирован в Свердловск (в наше время это город Екатеринбург). Сведения оказались ложными, но узнала Майя об этом лишь в Екатеринбурге. Один год она не занималась балетом. «Мало-помалу меня охватила паника, — вспоминает Плисецкая. — Еще такой год — и с балетом надо распрощаться. В попавшейся на глаза заметке было написано, что остававшаяся в Москве часть труппы показала премьеру на сцене филиала Большого. Сам Большой был закрыт. Потом дошли вести, что и часть училища не уехала. Занятия продолжаются. Меня как током ударило. Надо ехать в Москву».
Сразу же по приезде Москву Майя возобновила занятия и ценой поистине титанических усилий начала наверстывать упущенное. Ко времени выпуска из училища Плисецкая уже танцевала на сцене филиала Большого театра, причем не в одной, а сразу в нескольких сольных партиях. Выпускной экзамен по специальности Майя сдала «отлично» и сразу же была принята в труппу Большого театра. «Есть в этом что-то дьявольское — быть зачисленной в труппу в день, когда нельзя никому верить», — однажды пошутила Плисецкая.
Правда, зачислили новенькую балерину в кордебалет. Майя не расстраивалась, все же это был кордебалет Большого театра! Выходов на «большую» сцену было немного, но Плисецкая компенсировала недостаток выступлений участием в так называемых «сборных» концертах. Одним из первых ее номеров стал «Умирающий лебедь», легендарный
Невозможно стать великой актрисой, не имея ярко выраженной индивидуальности. «Не подражать никому!» — вот первое правило Плисецкой.
Есть и второе — «Важно танцевать музыку, а не под музыку». Она так и поступает — превращая свой танец в чарующую мелодию.
В училище у Плисецкой было несколько педагогов, но встреча с самой лучшей, не сравнимой ни с кем наставницей произошла уже в Большом театре, где Майя встретилась с Агриппиной Яковлевной Вагановой. «То, что я занималась у нее такое короткое время, может быть каких-то три месяца, и не поехала к ней в Ленинград, когда она меня позвала, — моя вечная, незаживающая рана», — признается Плисецкая. Ваганова была поистине уникальным педагогом. Она знала все о человеческом теле, о его возможностях. Далеко не всякий блестящий танцор может донести свое знание до учеников, передать им свой опыт. Вагановой это удавалось без труда.
Уже в первом своем театральном сезоне молодая балерина станцевала свою первую главную партию — Машу в «Щелкунчике» Чайковского. Вышло так, что все утвержденные исполнительницы этой роли заболели одна за другой и режиссеру пришлось срочно искать замену. Несмотря на спешное введение в роль, Плисецкая справилась. Ее заметили.
Постепенно Плисецкой стали давать ключевые роли. После того как в 1944 году она исполнила партию одной из двух вилис в балете «Жизель», ей досталась роль Мирты в том же балете, причем по желанию постановщика Майя танцевала лишь в тех спектаклях, в которых главную партию исполняла великая Галина Уланова.
Плисецкая стала первой исполнительницей партии феи Осени в «Золушке» Прокофьева, поставленной в Большом театре в 1945 году. «Перед премьерой „Золушки“ театр накалился добела, — вспоминает Плисецкая. — Музыка, зазвучавшая на планете впервые, была непривычна. Оркестранты то ли от лености, то ли от испорченности марксистскими догмами — что искусство принадлежит народу, — почти взбунтовались против Прокофьева. И раньше его партитуры упрощали и переоркестровывали в стенах нашего театра. Хрестоматийный пример, теперь уже помещаемый в каждом музыкальном учебнике, — „Ромео“, переоркестрованное музыкантом оркестра Борисом Погребовым, на потребу косным и глухим танцорам. Громче, громче, мы ничего не слышим, почему так тихо, верещали они со сцены… Прокофьев ходил на все репетиции и, двигая желваками, интеллигентно молчал. Мне его жалко было. Нелегко, наверное, это все вынести. Мне же „Золушка“ пришлась по душе».