Главные роли
Шрифт:
– Вижу, пап, спасибо, – почти простонал его воспитанный ребенок.
Тут подскочила медсестра и стала громко верещать:
– Папаша, покиньте кабинет!
Он резко стал требовать врача. Через пару минут вышел высокий и очень молодой врач и, смущенно поправляя очки на длинном носу, пытался объяснить им, что нет ничего страшного и скорее всего это банальный аппендицит, что, конечно, редкость в этом столь юном возрасте, но и такое бывает. Сейчас мальчика повезут на УЗИ, а потом в оперблок, и через пару часов все будет в полном порядке.
Он схватил врача за руку и тихо спросил:
– Вы
Врач покраснел и выдернул свою руку, а потом строго сказал:
– Держите себя в рамках. Я все понимаю, но вас много, а мне еще нужно работать.
Он смутился и часто закивал головой. И крикнул доктору уже вслед:
– Спасибо!
Потом они увидели, как их мальчика на каталке повезли в отделение. Он слабо махнул им рукой. Они сели на жесткую кушетку рядом и притихли. Время тянулось бесконечно. Казалось, что минуты превратились в часы, а часы в сутки. Она начала сбивчиво ему рассказывать, как у мальчика заболел живот, а потом его вырвало и он стал плакать от боли. Она то повторяла это снова, то опять начинала плакать. Он крепко сжимал ее руку. Когда появился врач, они оба вскочили с кушетки и бросились к нему.
– Все нормально, все прошло удачно. Сегодня вас туда не пустят, а завтра скорее всего да. – Он развернулся и, не прощаясь, устало пошел обратно в отделение.
– Как он? – почти хором выкрикнули они.
Врач опять повернулся к ним и удивленно сказал:
– Все хорошо, вы что, не поняли?
Она уткнулась бывшему мужу в плечо:
– Я не уйду отсюда, никуда не уйду.
– Это глупость, – объяснял он терпеливо. Он умел взять себя в руки. – Как ты будешь здесь всю ночь? Ты только измучишь себя. Тебе надо выспаться, чтобы завтра ты была в форме. Я отвезу тебя домой. А завтра заберу и привезу сюда.
Она плакала и кивала. Он надел на нее пальто, и она покорно пошла за ним. В машине они молчали. У дома она кивнула ему:
– Спасибо!
– За что, дурочка ты, – удивился он. – Иди, завтра я в девять у тебя.
Он ехал в гостиницу, думая о том, какая это все ерунда, все его ничтожные дела. Все это чушь и тлен. Важно только одно – чтобы у мальчика сейчас было все нормально. Вдруг он понял, что страшно голоден, и увидел перед собой «Макдоналдс», который так любил его сын. Он зашел туда и заказал два самых больших бургера, две картошки, пирожок и колу. Раньше он никогда не ел эту еду. Сейчас она показалась ему восхитительной. Такого удовольствия он не получал даже, кажется, от устриц.
Она зашла в квартиру и везде включила свет. Дом без мальчика казался чужим и враждебным. Потом она долго стояла под горячим душем, выпила чаю и легла в кровать. «Боже, – подумала она, – сколько прошло лет, сколько боли и слез, сколько обид и претензий друг к другу, у него совершенно другая, параллельная жизнь! А я все еще люблю его, как глупо и нелепо, наконец. Ведь мне уже тридцать семь, а я и думать не могу ни о ком другом. Разве не пробовала? Идиотка, дура набитая! Сама сбежала. А разве можно было так жить? С этим эгоистом, упрямцем, принимающим только свое мнение и свою точку зрения. Жестким и жестоким порой. Таким чужим и остававшимся таким родным».
Потом она вспомнила свои
Он приехал в маленькую знакомую гостиницу за городом, попросил чаю, посмотрел «Новости» и объявил себе, что надо быстро уснуть – завтра тяжелый день. У него получилось – заснул он почти сразу. Утром, когда он подъехал к ее дому, она стояла уже у подъезда – сосредоточенная, бледная, с плотно сжатыми губами. До больницы доехали молча, а там она опять заметалась, и он пошел искать палатного врача. Врач строго сказал, что пустит одну мать, да и то ненадолго. Она была счастлива и этому.
– Езжай, у тебя ведь дела, – говорила она. – А я посижу здесь, пока не выгонят.
– Я не уеду, – сказал он.
Она удивилась, пожала плечами. Разве он мог объяснить ей, что ехать ему некуда и не к кому да и что дело даже и не в этом. Просто он четко понимал, что его место сейчас здесь, рядом с ней и сыном. От мальчика она вышла спустя час, успокоенная и даже чуть улыбнулась ему.
– С ним все в порядке, он заснул. Уже завтра его можно будет покормить – кашу, тертое яблоко, – объяснила она. – Поедем? – Она дотронулась до его руки.
– Тебя домой? – спросил он.
– Только не домой, там я сойду с ума. Выкинь меня где-нибудь в центре. Пошатаюсь по улицам, зайду в магазин, только бы не быть дома одной.
– Возьми меня с собой, – тихо попросил он.
– У тебя что-то случилось? Что-то серьезное, не лги, я же чувствую, я тебя знаю. Можешь не говорить ничего, только скажи, что я права и что это не опасно для жизни.
Он внимательно посмотрел на нее, раздумывая несколько минут, а потом кивнул и четко произнес:
– Случилось. Моей жизни ничто не угрожает. Это не опасно. – И добавил: – А может, даже и наоборот.
– Что «наоборот»? – не поняла она.
– Не опасно, а скорее всего полезно, – усмехнулся он.
– Так бывает? – удивилась она.
– А я и сам не предполагал, но бывает, – кивнул он.
Они прошли всю длинную Тверскую пешком, зашли в книжный, что-то обсуждая, купили книги, потом еще альбом и фломастеры мальчику. Потом, проголодавшись, ели горячую пиццу с тягучим и острым сыром, долго пили кофе за столиком у окна. А к вечеру, когда они подъехали к ее дому, она сказала ему: «Спасибо тебе за все», – и, не прощаясь, вышла из машины. Он постоял еще минут двадцать у подъезда, посмотрел, как зажглись окна в ее квартире, развернулся и поехал за город, в свое временное пристанище.
На следующий день он встречался с теми людьми, номер которых не определялся на мобильнике и которые определили его судьбу. Все произошло быстро и просто. Это создавать и созидать было невыносимо долго и трудно, а потерять оказалось неправдоподобно легко. Всего пару часов. Вечером он поехал в больницу и передал мальчику книгу – последнего «Гарри Поттера». В палату его уже не пустили. Он позвонил ей, и она долго и подробно рассказывала ему о сыне – о том что он говорил, сколько спал и что съел на обед. Он слушал и улыбался.