Главный фигурант
Шрифт:
– Федула я знаю около полугода.
Подумав, он огорчил всех еще больше:
– Раз в неделю он приезжает, чтобы выпить. Иногда привозит сам, иногда просит. Насколько мне известно, Федул временами бывает на пустыре за Измайловским, но постоянно там не живет. У меня же он бывает редко, потому что ездить через всю Москву для того, чтобы выпить, неразумно. Однако приезжать нужно, потому что иногда бывает и переночевать нужно, и пожрать, и девку привести... Я не понял – это Олюнин, что ли, тех девчонок порезал?!
Встретив в ответ тишину, он еще с минуту подумал, испросил разрешение у Кряжина закурить его сигарету и стал вспоминать.
Из
Советник его не перебивал, зная наверняка, что при таком объеме добровольно выдаваемой информации рано или поздно проскользнет слово или фраза, могущая натолкнуть следователя на правильные размышления. Проблема была в том, что Сивый не пытался что-то недоговаривать или лгать, а потому являться объектом применения следственных уловок не мог быть изначально.
– ...он как-то приехал ко мне, кажется, это было в августе. Разложил по столу продукты, выставил две бутылки и попросился переночевать. А мне что, жаль? Остался... Ночью мы сходили еще, и уже под утро у Федула развязался язык. Сказал, что коммерческий киоск подломил, харчей взял, денег... А потом вдруг речь о Борьке Разбоеве зашла. Я слышал о нем пару раз из уст того же Федула. Рассказывал, что Разбоева милиция взяла за убийства девчонок, о которых вся Москва говорит, и скоро будут судить. Меня спьяну интерес разобрал, давай расспрашивать у него, как да что.
– И что он рассказал? – после долгого перерыва сконцентрировал внимание Сивого на главном Кряжин.
Тот затушил третью сигарету, выдул дым и тоскливо посмотрел на стену с портретом неизвестного ему человека.
– То же, что и в газетах писали... Да! – вспомнив что-то, оживился Сивый. – Несколько дней назад случай один забавный произошел. Сижу я дома, вдруг заявляется Федул. Говорит, лоханул какого-то журналиста, и тот его теперь по всей Москве возит за информацию о Разбоеве. На его деньги и выпили. А потом Федул совсем расходился, давай меня расспрашивать, где можно хороших денег заработать. А я на днях афишку видел. Написано: «Возвращение с гастролей заслуженного артиста России Забалуева. Творческий вечер состоится...» Уже не помню, где он должен был состояться, но Забалуева я знаю хорошо, мы с ним в школе вместе учились. Сука был стрра-ашная! Стукач, меня из-за него из комсы поперли. А я возьми да скажи Федулу на пьяную голову, мол, артист есть такой, Забалуев. Так у него денег немерено, и он только что из США вернулся. Так сказал, шутейно. И Федул уехал лохотронить своего журналиста дальше.
Лицо Шустина залила густая краска, а Кряжин согласно покачал головой.
– Молодец, Сивушников. Твоя наводка оказалась кстати. Через час Олюнин вошел в квартиру Забалуева и развел его по второй части сто шестьдесят второй статьи. Поздравляю.
– Не может быть, – помертвел Сивый, только что сдав свое соучастие в тяжком преступлении.
– У Олюнина нож был с собой? – откладывая ненужную тему в долгий ящик, спросил советник.
– Он никогда с ним не расстается. Что, серьезно, что ли? Федул?..
Сидельников вызвал из МУРа оперов, и Сивого доставили на Петровку. Там он более интересен, чем на Большой Дмитровке. Это Кряжин понял сразу, едва дослушал Сивушникова
– Интересно, Олюнин нашел в квартире Айрапетяна деньги и ценности? – проговорил осовевший от чая и размеренной речи Сивого капитан.
Вопрос был не праздным. Если деньги у Олюнина были, поиск его осложняется. Имея возможность кормиться и передвигаться не только пешим ходом, Миша-Федул становился практически неуязвимым. В кабинете на Большой Дмитровке стали сгущаться тучи от выкуренных сигарет.
Но когда до истечения срока, установленного Ельцом, оставалось полчаса, случилось то, что на языке культурных людей именуется «счастливым случаем», у иностранцев, желающих продемонстрировать окружающим прекрасное знание русского языка – «сбычей мечт», а в преступном мире называется «выстрелом».
За трубкой Сидельников, уже привыкший к роли оператора, потянулся нехотя, машинально. За последние дни он поднимал ее и возвращал на рычаги столько раз, сколько обычно это делает оператор службы информации города.
Тишину служебного кабинета старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжина Ивана Дмитриевича нарушил дежурный по РОВД «Бирюлево» Южного административного округа...
Кровавая одиссея Олюнина завершилась там, где он и не предполагал. На южных окраинах столицы, в тот момент, когда он уже почти выбрался за ее пределы.
На пешеходном переходе через Московскую кольцевую автодорогу его остановил милицейский патруль. Причин тому было две. Во-первых, одному из сержантов, бывшему конвоиру колонии строгого режима, не понравилось, как пешеход передвигался. Он шел быстрым шагом вразвалочку, опустив руки в карманы и низко опустив голову. На каждого встречного пешеход бросал пронзительный взгляд, после чего тут же опускал глаза под ноги. Так возвращается с работ в середине строя заключенный.
Бывшие зэки сидят не как другие люди, курят не как остальные и ходят так, как ходили весь срок за колючей проволокой. Предложи такому человеку расположиться на траве во время пикника, и он тотчас сделает то, что сразу покажется неудобным остальным участникам: он не ляжет на траву, не встанет на колени, а присядет на корточки, опершись на полную стопу, и положит на колени руки.
Второй причиной, по которой у человека следовало обязательно проверить документы, был размер вещей, в которые он был одет. Водя по толпе ленивым взглядом, странностей не обнаружить. Истину видит лишь тот, кто ее ищет. И, если антропометрические данные человека обязывают носить его вещи пятидесятого размера, то должен быть какой-то мотив, руководствуясь которым он будет носить вещи пятьдесят второго размера. Некоторые таким образом пытаются увеличить ширину плеч. Нет ничего странного в том, что пешеход нес на плечах куртку на размер большую. Но зачем ему нести брюки пятьдесят второго размера, если для задницы его впору будет опять-таки пятидесятый?
Тот, кто не направлен на патрулирование улиц с конкретными целями, такой нюанс вправе не заметить. Но когда эти нюансы в силу служебного опыта и наблюдательности милиционеров превращаются в факты, требующие объяснений, то пешехода обязательно остановят.
– Старший сержант Хорошев, – представился бывший конвоир, отсекая от толпы нужное ему лицо. – Предъявите документы, пожалуйста.
– А что случилось? – миролюбиво поинтересовался Олюнин, проникая рукой во внутренний карман куртки.