Главы романа, дописанные и переписанные в 1934-1936 гг

Булгаков Михаил Афанасьевич

– Ага, – сказал Стравинский. – Итак, вы говорите, он умер, этот Миша?

– Вчера он попал под трамвай, – веско ответил Иван, – причем этот самый загадочный субъект...

– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большою понятливостью.

– Именно он, – подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского, – сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло, а он и поскользнулся на Аннушкином масле ровно через час. Как вам это понравится? – многозначительно сказал Иван и прищурился на Стравинского.

Он

ожидал большого эффекта, но такого эффекта не последовало, и Стравинский, при полном молчании ординаторов, задал следующий вопрос:

– Виноват, а кто эта Аннушка?

Иван расстроился, и лицо его передернуло.

– Аннушка здесь не важна, – сказал он, нервничая, – черт ее знает, кто она такая! Просто дура какая-то с Садовой улицы! А важно то, что он заранее знал о постном масле. Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю, – серьезно сказал Стравинский и коснулся Иванушкина колена, – продолжайте.

– Продолжаю, – сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и чувствуя, что только спокойствие может помочь делу. – Этот страшный тип отнюдь не профессор и не консультант, а убийца и таинственная личность, обладающая необыкновенной силой, и задача заключается в том, чтобы его немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед в Москве.

– Вы хотите помочь его арестовать, я правильно вас понял? – спросил Стравинский.

«Он умен, – подумал Иван, – среди беспартийных иногда попадаются на редкость умные!»

– Мой долг советского подданного его немедленно арестовать, а меня силою задержали здесь! Прошу меня выпустить сейчас же!

– Слушаюсь, – покорно сказал Стравинский, – я вас не держу. Нет никакого смысла задерживать в лечебнице здорового человека, тем более что у меня и мест не хватает. И я немедленно выпущу вас отсюда, если только вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы – нормальны?

Тут наступила полнейшая тишина, и толстая в белом благоговейно посмотрела на профессора, а Иван растерянно еще раз подумал: «Положительно, умен!»

Прежде чем ответить, он, однако, очень подумал и наконец сказал твердо:

– Я нормален.

– Ну, вот и славно! – с облегчением воскликнул Стравинский, – ну, а если так, то будем рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день.

Тут Стравинский вооружился исписанным Иванушкиным листом.

– В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия.

Стравинский начал загибать длинные пальцы на левой руке, глядя в исписанный лист.

– Прикололи себе к коже груди английской булавкой иконку. Было?

– Было.

– Явились в ресторан со свечкой в руке, в одном белье и в этом ресторане ударили по лицу одного гражданина. После этого вы ударили швейцара. Попав сюда, вы звонили в Кремль и просили прислать стрельцов на мотоциклетках. Затем сделали попытку выброситься в окно и ударили санитара. Спрашивается: возможно ли при этих условиях кого-либо поймать? Вы человек

нормальный и сами ответите – никоим образом. Вы желаете уйти отсюда – пожалуйста! Позвольте узнать, куда вы направитесь отсюда?

– В Гепеу, – значительно ответил Иван.

– Непосредственно отсюда?

– Непосредственно, – сказал Иванушка, несколько теряясь под взглядом Стравинского.

– А на квартиру не заедете? – вдруг спросил Стравинский.

– Не заеду, – сказал Иван, – некогда мне тут по квартирам разъезжать. Он улизнет.

– Так! Что же вы скажете в Гепеу в первую голову, так сказать?

– Про Понтия Пилата, – сказал Иван, и глаза его вспыхнули сумрачным огнем.

– Ну, вот и славно! – окончательно покоренный, воскликнул профессор и, обратившись к толстой белой, приказал ей: – Прасковья Васильевна! Выпишите гражданина Попова в город! Эту комнату не занимать, постельное белье не менять. Через два часа он будет опять здесь: ну, всего доброго, желаю вам успеха в ваших поисках!

С этими словами профессор Стравинский поднялся. За ним поднялись все ординаторы.

– На каком основании я опять буду здесь? – тревожно спросил Иван.

– На том основании, – немедленно усевшись опять, сказал Стравинский, – что, как только вы, явившись в кальсонах в Гепеу, скажете, что вы вчера виделись с человеком, который был знаком с Понтием Пилатом, как тотчас вас привезут туда, откуда вы уехали, то есть в эту самую комнату.

– При чем здесь кальсоны? – спросил, смятенно оглядываясь, Иван.

– Главным образом, Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь на вас казенное белье, мы его снимем и выдадим вам ваше одеяние. А вы явились к нам в ковбойке и в кальсонах. А домой вы не собирались заехать. Я же вам своих брюк дать не могу, на мне одна пара. А далее последует Пилат. И дело готово!

Тут странное случилось с Иваном. Его воля пропала. Он почувствовал себя слабым и нуждающимся в совете.

– Так что же делать? – спросил он тихо.

– Вот и славно! – отозвался Стравинский. – Это резоннейший вопрос. Зачем вам, спрашивается, самому, встревоженному, изнервничавшемуся человеку, бегать по городу, рассказывать про Понтия Пилата! Вас примут за сумасшедшего! Останьтесь здесь и спокойно изложите все ваши обвинения против этого человека, которого вы хотите поймать, на бумаге. Ничего нет проще, как переслать этот документ куда следует. И если мы имеем дело с преступлением, как вы говорите, все это разъяснится очень быстро.

– Понял, – твердо сказал Иван, – прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.

– Вот и славно! – воскликнул покладистый Стравинский, – Прасковья Васильевна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову бумагу, коротенький карандаш и Евангелие.

– Евангелия у нас нет в библиотеке, – сконфуженно ответила Прасковья Васильевна.

– Напрасно нет, – сказал Стравинский, – нет, нет, а вот, видите, понадобилось. Велите немедленно купить у букинистов.

Тут Стравинский поднялся и обратился к Ивану: