Глаз бури
Шрифт:
– Позатот день ко мне приходил помощник пристава. Пил чай, вино, ел, говорил вроде бы про перепись, жаловался на трудную жизнь, выпрашивал подношение, хватал девочек за талию, все как всегда… Однако… – Туманов усилил знак вопроса за счет поднятых бровей. – Вдруг в разговоре, ни к селу ни к городу вспомнил давнюю историю в доме Мещерских. Потом, еще время спустя, также невместно заговорил о нашей с тобой дружбе. Потом поинтересовался, где мы с тобой познакомились, и, наконец, пользуешься ли ты услугами моего заведения. На последний вопрос я, как ты понимаешь, ответила утвердительно. Иначе трудно было бы объяснить…
– Все правильно,
– Не знаю. Если говорить правду, Михаэль, то я просто растерялась. Я думала, все уж давно забыто. Столько лет прошло… Кому понадобилось это ворошить? Причем тут помощник пристава?
– Может, случайность?
– Я б тоже так подумала. Но он, когда уходил, подмигнул мне этак премерзейше и… И сегодня я получила вот это… Взгляни…
Анна Сергеевна открыла шкатулку и протянула Туманову сложенный вдвое листок. Не опуская удивленно поднятых бровей, он прочел единственную строчку послания:
ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫМ ВСЕ ИЗВЕСТНО.
– Н-нда…
– Что это? Почему? Как ты думаешь, Михаэль? – Анна Сергеевна с тревогой смотрела на Туманова. Ее пышная грудь высоко вздымалась.
– Понять нельзя. Но на это и не рассчитано, – сказал Туманов и успокаивающе сжал пухлую руку женщины, унизанную золотыми кольцами. – Похоже на то, что кто-то очень хочет нас испугать… Но чего ж он добивается?
– А ты, Михаэль? С тобой ничего такого…? К тебе не писали? Какие-то странности…?
– Да нет… Если не считать странностью то, что три недели назад меня пытались убить… Впрочем, все мои знакомые полагают, что это скорее закономерность…
– Кто?! Ты, твои люди – узнали?
– Кто напал – известно. Кто заплатил им деньги – пока нет. Люди Иннокентия работают в этом направлении. Исполнители, как ты понимаешь, меня не интересуют. Но, боюсь, что они и сами заказчика не знают. Такие вещи делаются весьма аккуратно. Не мне тебе рассказывать…
– Что же делать, Михаэль? Я… я боюсь… Ты не веришь, я знаю, но я действительно становлюсь старой… Не только снаружи, но и внутри. Я как старый ишак. Мне уж ничего не хочется… Я иногда по часу ищу, чего ж такого пожелать, и ничего не нахожу… Я… я девочкам своим завидую, можешь себе представить? У них ничего нет, я их с улицы взяла, с приюта, с тюрьмы, с помойной ямы. Они почти все глупы, ничего не знают, не умеют, их надо всему учить. Но… Но они мечтают, ждут чего-то… Хотят разбогатеть, замуж выйти, покровителя найти, не знаю чего… А я… Ты помнишь, какой я была? Куда это все подевалось? Я теперь покоя хочу, Михаэль… Мне страшно…
– Саджун, Саджун! – Туманов обнял женщину, вдохнул странный аромат восточных благовоний. – Успокойся. Сейчас мы ничего не должны делать. Надо ждать. Если что-то на самом деле есть, то рано или поздно они себя проявят. Они ж нас и пугают для того, чтобы мы сделали первый шаг, засуетились, выдали свой страх. Понимаешь? А мы будем ждать… Успокойся… Насчет того, что ты еще говоришь… Я тебя понимаю… Я тоже ищу: чего б такого захотеть? Желания, где вы?… Помнишь, мы сидели на ящиках в порту, грелись под одним пледом и придумывали, что мы будем делать, когда разбогатеем. Я был все время голоден, и мне ничего не лезло в голову, кроме
– Михаэль, ты что, все еще ногти грызешь? Как раньше?
– Сами ломаются. Что ж мне, маникюр делать?
– «Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей…» – ваш поэт сказал, между прочим.
– Бог с ним, – Туманов передернул плечами. – Не люблю поэтов. С недавних пор – еще больше невзлюбил.
– Поэзия украшает жизнь. Жалко, я не могу хорошо перевести тебе стихи индийских поэтов. Они говорят про любовь. Это красиво.
– Любовь – ерунда. Стихи тоже. Есть расположение обстоятельств и обычных человеческих чувств. Они все определяют.
– Тебя снова кто-то обидел? Да еще хотели убить. Вот этот шрам? Я думала, ты опять подрался в трактире на окраине. Мой бедный Михаэль… А как поживает та девушка, что я послала к тебе?
– Лаура? Вроде все хорошо. Прасковья ею довольна. Клиенты тоже. Тихая, послушная, лишнего слова не скажет. Я не понял: почему она не подошла тебе?
– Есть вещи, которые западные мужчины понять не могут. Ты необыкновенный мужчина, поэтому я попробую тебе объяснить. Лаура жила в семье. У нее уже есть какие-то представления о жизни. Мне пришлось бы ломать их, строить заново. Мне это не надо. Потом. В твоем заведении главное – что? Карточные столы. Рулетка. Игра. Там – страсть, там – восторг, ненависть, разочарование. Все остальное – потом. У тебя девочка сможет остаться самой собой, размышлять о своем «падении», терзаться им, то есть занять место в обществе в соответствии со своими взглядами. Может быть, она даже сумеет вырваться из этой петли. В моем доме нет и не может быть «падших женщин». Они мне попросту не нужны. Я пишу практически с чистого листа. Клиенты ко мне приходят… ты знаешь зачем… Она, Лаура, никогда не смогла бы по-настоящему научиться этому. Ей слишком дорог ее прежний мирок. Ну, а мне нет резона и выгоды бороться с ним… Я объяснила, Михаэль?
– Не скажу. Потому что сам не знаю. Действительно, это что-то специально женское. Не уверен даже, что мне следует это знать.
– Я всегда говорила, что в тебе есть мудрость. Она сродни мудрости камня или греющейся на этом камне змеи… – рассмеялась Анна Сергеевна.
– Ты говоришь, что мои комплименты отдают привозом, а твои так просто не для моего ума, – усмехнулся Туманов.
– Ты уверен, что это комплимент? – Анна Сергеевна кокетливо хихикнула, повела глазами, но тут же снова нахмурилась. – Ты говоришь: ждать и ничего не делать?
– Тебе – ждать. Делать буду я. Скорее всего, это кто-то из моих, а не твоих врагов. Причем, из ближнего круга, раз знает про тебя и мои с тобой отношения. Не простой – иначе не был бы задействован помощник пристава. Можно думать, Анна Сергеевна. Можно искать. Не волнуйся – Туманов поищет…
Выходя, Туманов увидел через дверь сидящую за столом даму в шляпке с лиловыми перьями и с такой же вуалью. Все та же Настя в разноцветной блестящей накидке поверх горничного платья раскладывала ей карты. Другая девушка подавала им чай и нераспечатанные колоды.