Глаз дракона
Шрифт:
— Хейвен. Убей его, Сунь. Если не ради министра, то ради меня.
Она улыбается, и он тут же начинает сомневаться в словах, которые хочет сказать. Каждое из них рыбной костью стрянет в горле.
— Я не убийца.
Линлин закрывает глаза, тихо идёт в комнату в конце коридора. Улыбка соскальзывает у неё с лица.
День наполнен неуютной тишиной. Он чувствует себя сонным. Нервная дрёма кошки, развалившейся на краю окна высоко над землёй. Во сне он видит тяжёлые вещи. Режущиеся вещи. Пищу через равные промежутки приносит старая беззубая а-и.
За весь этот день он лишь раз видит Линлин. Она мелькает, быстро и одиноко, пробегая по коридору. Её голые ноги не издают ни звука. Обе руки прижаты к лицу. Слёзы текут между пальцами.
Пыльные ангелы движутся в иглах утреннего света.
А-и ушла… глаза Пиао медленно привыкают к темноте кабинета. Настроение, характер наполняют комнату до краёв. Всё здесь цвета красного дерева и горького шоколада, кроме Линлин. Её спина прижалась к вытянувшейся до потолка полке с книгами… она в белом. Вся в белом. Цвет смерти. Из центра кабинета убрали резной стол. На его месте поставили тяжёлую подставку их хромированных пластин, а на неё подняли тёмный деревянный гроб. Приведённый в порядок Кан Чжу лишь частично наполняет его широкие зияющие внутренности. Волосы приглажены. Щёки набиты. Губы накрашены. Больше похож на семидесятилетнего клоуна, чем на министра безопасности.
Она идёт от книжной полки к гробу. Её духи, Шанель… давят. Острым стилетом пронзают все прочие запахи. Запахи, которые Пиао всегда ассоциировал со смертью. Сырая земля. Застоявшиеся лужи. Ржавые рельсы. Палые фрукты. Она стоит у гроба, пальцы с красными ногтями вцепились в резное дерево, тихо выстукивают незнакомый ритм. Она говорит через этот провал. Говорит через тело Чжу. Снова, тот же вопрос… в этот раз более откровенный. Пиао беспокоит то, что она не считает нужным вложить в слова рычаг.
— Ты убьёшь англичанина ради меня?
Ради меня. Министр мёртв, но Линлин принимает наследие мести.
— Я не убийца.
На секунду её пальцы замирают, потом она идёт к окну и отдёргивает занавески. Пиао закрывает глаза, когда комнату наполняет ледяной белый свет. Детали… он замечает детали. Следы лака для ногтей на дереве гроба. Золотые названия на корешках книг в кожаных переплётах. «Предел воды». «Жулинь Вайши». «Семья». «Дэвид Копперфильд». И глаза Чжу выглядят как чёрные царапины под стеклом. Намазанные тушью, подведённые угольным карандашом. Взгляд старшего следователя притянут садом поместья, зелёным кулаком… и в его центре стоит человек. Бледный, как бумага. На лбу звезда шрама. Яобань. Рядом с ним стоят тени двух охранников.
— Как видите, совсем не мёртвый…
Согнув пальцы, она изучает ногти, потом машет в сторону окна; в сторону Яобаня. Будто комментируя подружке сумочку в витрине магазина, говорит.
— …его казнят, возможно, заберут для трансплантации органы, если ты не убьёшь англичанина…
Лобовое столкновение эмоций. Очень сильных, совсем противоположных. Жив, Яобань жив. Удар радости раздаётся в груди старшего
— Нет, я не буду его убивать.
Линлин подходит к подножью гроба.
— Сунь, ты заставляешь меня делать то, что я делать не хочу. Превращаешь в то, чем я не хочу быть…
Снаружи начинается дождь. По окну стучит барабанная дробь капель. Охранники продолжают стоять рядом с Яобанем. Его волосы мокнут. Их края начинают зубриться, превращаются в пилку, как у хлебного ножа.
— …мужчины всегда так поступают с женщинами. Вы превращаете нас в других. Те куски, от которых вы отказались, достаются нам. Те вещи, которые не хотите делать вы, делаем мы за вас…
Дождь становится сильнее. На деревьях. На листьях. На траве. Через её плечо Пиао наблюдает за полосами этого серого водопада.
Смой всё прочь, пожалуйста, смой всё прочь.
Она лезет в карман, у неё в руках появляется лист бумаги. Она медленно его разворачивает. Компьютерная распечатка. Слова на нём поднимают в нём волну личного ужаса. Пиао заранее начинает дрожать.
— …это от твоего врача из Народного Военного Госпиталя. Результаты твоих последних проверок крови…
Он забирает распечатку из её пальцев. Всё обостряется. Цвета. Запахи. Текстуры. Он чувствует толщину бумаги между пальцами. Текст еле заметно поднимается над её поверхностью. Но он его не читает. Ему это не нужно. Он и так знает, что она ему скажет. Знает… наверняка.
— …трансплантированный орган, почка, которую тебе пересадил Чарльз Хейвен. Её забрали у живого донора. У заключённого, который был болен. Англичанин наверняка об этом знал…
Снаружи по-прежнему идёт дождь. Вода ручейками сбегает по носу и подбородку Яобаня. Он видит, как вода омывает буквально каждую лопасть травы. А наверху в небе сдвинулись ставни… цвета амальгамы, вылитой в канаву.
— …у заключённого был ВИЧ. Теперь у тебя есть ВИЧ…
Она улыбается. Окрашенный помадой провал. Небо падает. Пиао нащупывает стул, ноги его превращаются в воду. Размытый рывок взгляда из окна в сад. Дождь всё ещё идёт, но Шишку увели из-под его потоков, и его больше не видать. Увели в безопасное и сухое место. Безопасное.
Глава 38
Видишь… воды Призрачного Месяца падают на сухую землю.
Видишь… мы жжём ладан. Мы делаем подношения.
Мы успокаиваем, умиротворяем духов предков.
Видишь… всё равно рис не растёт.
Дождь… она снова приходит. Каждый день. Будто земля превращается в океан. Уже несколько недель. Или месяцев?
Пиао сидит на бревне, дождь постоянным потоком омывает его лицо. Каждая капля барабанным ударом вбивает в него силу, туда, где прежде ничего не было. В уголках рта ощущается их вкус… горький вкус. Всегда горький.
Он идёт следом за ней из основного здания, она скользит в чёрном, не оставляя свидетельств того, что шла по сырому газону. Большой, чёрный зонт раскрыт над головой, как нависающее облако. А потом она стоит с ним, стоит над ним.