Глаз Эвы

Фоссум Карин

– Можно мне войти?

Она не ответила, просто посторонилась, прижалась к стене и кивнула. В гостиной она снова кивнула, приглашая его сесть на диван; сама она продолжала стоять посреди комнаты (стоит, как стена, пришло ему в голову). Он же нарочито медленно усаживался поудобнее в черном кресле. Хорошо натренированный взгляд его незаметно скользил по черно‑белой комнате, он заметил пакетик с малиновыми леденцами на столе, ключи от машины, ее дамскую сумочку и пачку сигарет.

– Что у вас с ногой? – поинтересовался он.

– Немного подвернула.

Что привело вас ко мне?

Она неохотно опустилась в кресло напротив.

– Да так, пустяки. Я хотел бы выслушать ваши показания еще раз, то, о чем вы рассказали мне в прошлый раз, с начала и до конца. Мне хотелось бы прояснить кое‑какие детали.

Эва занервничала и стала искать сигареты. Внезапно ей пришло в голову, а может ли она отказаться отвечать? Ведь ее же ни в чем не подозревают. Или все‑таки подозревают?

– А скажите мне, – спросила она, набравшись смелости, – я вообще‑то обязана давать показания?

Сейер не мог скрыть удивления.

– Нет, – сказал он, подняв брови, – разумеется, не обязаны!

В его серых глазах появилось что‑то невинно – простодушное.

– Значит ли это, что вы имеете что‑то против? Я просто думал, что, поскольку Майя была вашей подругой, вы постараетесь помочь расследованию. Помочь нам найти преступника. Но если вы не хотите…

– Нет‑нет, я вовсе не это имела в виду.

Она сразу же пошла на попятный и пожалела о том, что спросила.

– Первого октября, – продолжал он, – в четверг. Давайте начнем с начала. Вы поехали на такси на Торденшоллсгата. Машина заехала за вами в восемнадцать ноль‑ноль.

– Да, я же уже говорила.

– И по вашим словам, вы провели в квартире Майи примерно час.

– Да, наверное. Во всяком случае, ненамного дольше.

«А сколько я пробыла там на самом деле, – подумала она, – два?»

Он открыл небольшой блокнот и погрузился в чтение. Это было неприятно. Оказывается, все, о чем она рассказала, было записано, теперь это могло быть использовано против нее.

– Не могли бы вы рассказать мне, чем вы занимались в течение этого часа? Как можно более подробно!

– Что?

Она нервно уставилась на него.

– Начиная с того момента, как вы вошли в квартиру, и до того, как она вас проводила. Абсолютно все, что происходило. Начинайте с самого начала.

– Ну, я выпила чашечку кофе.

– А вы ее вымыли после себя?

– А разве нет? – Ей показалось, что стул под ней шатается.

– Я спрашиваю вас об этом, потому что мы не нашли никакой кофейной чашки, которая бы после вас осталась. Но зато там стоит стакан, в котором явно была кола.

– Господи! Ну, конечно же, кола! Вечно я все путаю. А что, это имеет какое‑то значение?

Он быстро взглянул на нее. А потом опять замолчал, как несколько минут назад. Просто сидел, смотрел и ждал. Эва чувствовала, что она завязла по уши, ей следовало все продумать, она слишком многого не учла.

– Да. Я съела бутерброд и выпила колу. Майя сама сделала мне бутерброд.

– Ясно. С тунцом?

Эва кивнула головой.

Она уже была не в состоянии контролировать ход беседы, а вдруг он был там, когда все произошло, что, если он сидел в чулане и все видел?

– Не могли бы вы ответить мне вот на какой вопрос, – попросил он вдруг, поудобнее усаживаясь в кресле, вид при этом у него был одновременно задумчивый и любопытный, – не могли бы вы сказать мне, почему вас стошнило после этого бутерброда?

Эве показалось, что она вот‑вот потеряет сознание.

– Ну, мне стало нехорошо, – выдавила она из себя. – Я выпила пару бокалов пива, и я не слишком люблю рыбу. И накануне мы засиделись до позднего вечера. Может быть, я съела слишком мало, меня не особо заботит еда, и я в тот день с утра ничего не ела, но ей непременно надо было впихнуть в меня этот бутерброд, потому что она считала, что я слишком худая.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Она же собиралась говорить как можно меньше, как же она могла об этом забыть?

– И именно поэтому вы приняли душ, пока были там? Потому что вам стало нехорошо?

– Да! – ответила она коротко и замолчала. Он увидел, что в глазах ее появилось какое‑то упрямство. Скоро она вообще ничего не скажет.

– На самом деле вы многое успели сделать, пока были там. Всего за час. И даже вздремнуть успели в свободной спальне, не так ли?

– Вздремнуть? – вздрогнула она.

– Кто‑то же лежал на той кровати. Или же, фру Магнус, давайте назовем вещи своими именами: вы с Дурбан были партнерами и просто‑напросто делили эту квартиру на двоих. И вы – так же, как она, – занимались проституцией, чтобы немного подзаработать?

– НЕТ!

Эва выкрикнула это и вскочила. Кресло упало на пол.

– Нет, я этим не занималась! Я не хотела иметь к этому никакого отношения. Это Майя пыталась меня уговорить, я не хотела! – Она дрожала, как осиновый лист, лицо ее стало белым, как мел. – Майе всегда надо было втянуть меня в какую‑то авантюру, ей в голову вечно приходили самые невероятные идеи. Однажды, когда нам было по тринадцать лет…

И она зарыдала.

Он ждал, уставившись в стол. Вот именно такое поведение всегда приводило его в замешательство. Внезапно она показалась ему такой жалкой… Тюрбан развалился и сполз на плечи, волосы были совсем мокрые.

– Иногда мне кажется, – произнесла Эва, всхлипывая, – что вы думаете, что это я сделала.

– Разумеется, мы рассматривали и этот вариант, – негромко ответил он. – И я в данном случае не имею в виду мотив, в состоянии ли вы вообще кого‑то убить и все такое. Об этом можно поговорить позднее. Мы прежде всего пытаемся установить круг общения убитой, кто чисто физически имел возможность совершить это убийство. А потом мы смотрим, есть ли у каждого из таких людей алиби. И в конце концов мы спрашиваем себя: а был ли мотив? И тут действительно имеет значение тот факт, что вы были там в тот вечер, незадолго до того, как она умерла. Но хочу сказать вам сразу: мы уверены в том, что убийцей Майи был мужчина.