Глаз времени
Шрифт:
— Пока что понятно, — ответил Джош.
— Предположим, — продолжала она, — что я начну догонять свет, отраженный от твоего лица, двигаясь при этом все быстрее и быстрее. Что тогда бы я увидела?
Джош нахмурился.
— Это будет похоже на то, как два скорых поезда догоняют друг друга. Оба они несутся с большой скоростью, но тому, кто в тот момент в одном из них едет, кажется, что другой движется медленнее, — он улыбнулся. — Ты бы увидела, что мои щеки и рот двигаются, как ледник, когда я улыбнулся бы, чтобы приветствовать
— Хорошо, — похвалила его Байсеза. — Ты понял суть. Теперь вернемся к Эйнштейну. Он был физиком двадцатого века, и притом очень важным. Эйнштейн научил нас, что это не просто оптический эффект. Я не просто вижу, что твое лицо двигается медленнее, Джош. Свет является главным элементом, который лежит в основе того, как мы измеряем время. Поэтому чем быстрее я двигаюсь, тем медленнее я вижу, как время проходит мимо тебя.
— Но почему? — спросил Редди.
Абдикадир добродушно усмехнулся.
— Со времен Эйнштейна на этот вопрос не могут ответить вот уже пять поколений учителей физики в школах, Редди. Просто так устроена Вселенная.
— Как это замечательно, — улыбнулся Джош. — Должно быть, свет всегда остается молодым, никогда не стареет. Тогда, возможно, это правда, что ангелы Господни — существа, сотворенные из самого света.
Редди покачал головой.
— Ангелы или нет, — сказал он, — только все это чертовски сомнительно. И как это касается нашего теперешнего положения?
Байсеза ответила:
— Во Вселенной, в которой время само подстраивается под тебя в зависимости от того, как быстро ты движешься, понятие одновременности довольно сложно. То, что одновременно для Джоша и Редди, может не быть одновременным для меня. Все зависит от того, как мы двигается, как свет проходит между нами.
Джош кивнул, но было видно, что он был неуверен в том, что понял все правильно.
— И это не просто эффект времени? — спросил он.
— Не времени, а физики, — поправила его Байсеза.
— Кажется, теперь понятно, — сказал Джош. — И если такое может случиться, то, вероятно, можно взять два события, которые происходят не одновременно, скажем, момент из моей жизни в 1885 и момент из жизни Байсезы в 2037, и приблизить их так, что мы даже можем…
— Поцеловаться? — подколол его Редди с торжеством в голосе.
У бедняги Джоша лицо полыхнуло румянцем.
— Но все это видится с точки зрения того или иного человека, — сказал Редди. — А с точки зрения кого такого могущественного следует рассматривать наш новый мир? С точки зрения Бога или Глаза Времени?
— Не знаю, — призналась Байсеза.
— Нам нужно узнать больше, — решительно ответил Джош. — Если мы намерены когда-нибудь вернуть все на свои места…
— О да! — рассмеялся Редди наигранным смехом. — Вот оно. Вернуть все на свои места!
— В двадцать первом веке мы привыкли к тому, что наши моря, реки и воздух постоянно загрязняются, — сказал
— А может, все гораздо проще? — сказал Редди жестким голосом. — Возможно, что своими шумными грохочущими машинами вы пошатнули сам свод вечности. Своим шумом и взрывами те ужасные войны, которые вы ведете в своем времени, необратимо расшатали стены этого свода.
Джош переводил глаза с одного на другого.
— Вот вы говорите, что все происходящее может носить неприродный характер, — сказал он, — то есть быть неестественным. Но ведь возможно и такое, что и некие высшие существа не имеют к этому никакого отношения. Может быть, в этом виноваты мы сами?
— Может быть, — ответила Байсеза. — А может и не быть. Наша наука не так далеко продвинулась, как ты это себе представляешь, Джош. Мы действительно не знаем.
— Как звали того человека? — Редди все никак не оставляла в покое теория относительности. — Эйнштейн, вы сказали? Имя вроде немецкое.
— Он был немецким евреем, — сказал Абдикадир. — В ваше время он был… э-э-э… шестилетним мюнхенским школьником.
— Сами пространство и время могут быть искривлены, — ворчал Редди. — Как тогда мнение Эйнштейна могло бы помочь миру справиться с изменениями и не распасться на куски… И теперь вы говорите, что он был евреем, да еще и немцем… Это настолько невероятно, что хочется смеяться.
Тут все услышали тихий голосок телефону:
— Байсеза, есть еще кое-что…
— Что?
— Тау Кита.
— Что это? А, наверное, звезда?
— Звезда, похожая на Солнце. Расположена примерно в двенадцати световых годах от Земли. Я видел, как она стала новой. Она была тусклой, и к тому времени, как я ее заметил, ее свет уже угасал, уже прошел свой пик. Это длилось несколько дней. Но теперь…
Абдикадир погладил свою бороду.
— И что с того? — спросил он.
— Но такого не может быть, — ответил телефон.
— Как так?
— Новые звезды — двойные системы. Для того что они появлялись, обязательно должна присутствовать звезда-компаньон, которая отдает свой инертный материал звезде, которая со временем взрывается.
— А у Тау Кита звезды-компаньона нет, — сказала Байсеза. — Тогда как же она стала новой?
— Загляни в мои записи, если не веришь, — обиделся телефон.
Женщина недоверчиво посмотрела в небо.
— В свете всего происходящего здесь, проблемы со звездой кажутся мне маловажным и абстрактным вопросом. Может быть, было бы лучше, если бы мы вернулись к насущным делам. Этот телефон вот уже несколько дней, как стал преемником вавилонских астрономов. Скоро ли он собирается поведать нам о своих чудесных открытиях?