Глаза Ангела
Шрифт:
— Не что, а кого. Я имею в виду тебя и то, что ты хотела подчиняться своему отцу, но у тебя не получилось, и тогда ты обрела другого отца — Бернарда Годвина, и стала слушаться его.
— Это неправда. Какой ужас.
— Ничего ужасного, — Рассел взял Тори за руки. — Бернард с самого начала правильно себя повел — он увидел твою беспризорность и неприкаянность. Как тебя называли тогда в Токио? Диким Ребенком. Неужели ты думаешь, что Бернард встретился с тобой благодаря счастливому стечению обстоятельств? Наверняка прежде, чем разыскать тебя в токийских злачных местах, он в течение долгих месяцев изучал тебя, можешь мне поверить. А изучив, сделал так, чтобы
Тори повернулась к иллюминатору, стала смотреть на струйки воды, стекающие по стеклу, и обдумывала слова Рассела. Ей почему-то представилось, что идущий за стеклом иллюминатора дождь пришел из другого, неизвестного ей мира, который ей предстояло скоро узнать.
— Расс, — жалобно сказала она, — я ведь и сейчас Дикий Ребенок. Но я не хочу меняться.
Рассел успокаивающе погладил Тори по волосам:
— Тебе сейчас трудно, я понимаю, но ты не бойся. И что бы ни случилось, какая-то частичка твоей души всегда останется неизменной.
— Почему так тяжело расставаться с любимыми людьми, Расс? — спросила Тори. Потом закрыла глаза, прижалась к Расселу.
— Почему? Ну, хотя бы потому, что, когда теряешь близкого человека, остаешься один в этом мире, лицом к лицу со своим одиночеством.
— Но я теперь не одна, да? — Тори открыла глаза, посмотрела на Рассела и расплакалась. — Я люблю тебя.
Рассел прижал Тори к себе, и они долго сидели, обнявшись.
— Что ж, — сказал наконец Рассел, — давай настраиваться на деловой лад, Тор. Работа есть работа.
— Вот ты всегда такой.
— Какой?
— Всегда серьезный. Вечно у тебя работа на первом месте.
— С некоторых пор на первом месте у меня не только работа, — Рассел наклонился к Тори и поцеловал ее.
Капитан Николаев сидел в одной из комнат, занимаемых сотрудниками Отдела N, и перебирал груды документов, относящихся к Валерию Бондаренко и Ирине Пономаревой, как вдруг наткнулся на телеграмму, сообщавшую о том, что американская дипломатическая миссия, вылетевшая в Москву из Токио, задерживается в Шереметьевском аэропорту в силу каких-то причин. Капитан встал из-за машинки, на которой печатал, и быстро вышел из комнаты. Он отправился в гараж, где стояли служебные машины, и по дороге думал о том, что, если уж Марс Волков вбил себе что-нибудь в голову, то он будет стоять на своем до последнего. Раз он решил, что американская миссия, отправившаяся из Токио, связана с «Белой Звездой», никто не переубедит его в обратном, Почему американцев задержали в аэропорту, было капитану вполне ясно. Он бегом, перепрыгивая через две ступеньки, спустился в гараж, предупредил водителя и, сняв свою шляпу с вешалки, отправился к тому месту, где его уже ждала машина.
Лил проливной дождь, улицы были перегружены транспортом. Николаев попросил шофера выехать на окружную дорогу, чтобы поскорее добраться до аэропорта Шереметьево, не простаивая вместе с другими машинами в пробках и у светофоров. Капитан хотел приехать в аэропорт раньше представителей американского посольства, чтобы они не успели прежде него встретиться со своими соотечественниками.
Несмотря на свой опыт и боевую подготовку, капитан Николаев был совершенно потрясен, увидев двух американцев — мужчину и женщину, прилетевших из Токио. Мужчина — крупный, красивый, с жестким взглядом, прекрасно образованный и острый на язык, произвел на капитана неизгладимое впечатление. Но, взглянув на его спутницу,
Американцы были окружены группой русских официальных лиц с постным выражением на физиономиях. Капитан, стряхнув с себя свое удивление, немедленно приступил к делу, причем с таким видом, словно обладал неограниченной властью и мог делать все, что хотел. Еще прежде чем он взял документы американцев в руки, он испытал внутреннее чувство уверенности в том, что эти документы фальшивые, однако, просмотрев все бумаги, не нашел в них абсолютно ничего подозрительного. Документы были в полном порядке. Можно было бы подвергнуть их специальной проверке, и первоначальное подозрение капитана в подделке могло бы и подтвердиться. Так или иначе, капитан решил действовать так, как подсказывали ему опыт и интуиция.
— Мистер Слейд, мисс Нан, — сказал он по-русски, — затем представился сам и спросил: — Кто-нибудь из вас знает русский язык?
— Я знаю русский довольно сносно, — ответила Тори, — но я не говорила на вашем языке очень давно. Николаев улыбнулся, вежливо заметил:
— С произношением у вас неплохо. А как насчет грамматики?
— Посмотрим.
«Действительно, — подумал капитан, — посмотрим. Будущее покажет».
Он протянул документы американцам:
— Возьмите. По-моему, ваши бумаги в порядке.
— Не может быть! — воскликнула Тори. — А почему же нас здесь продержали целый час?
Капитан пожал плечами.
— Ничего не поделаешь. Бюрократия. И бюрократы есть в любой стране, не только у нас, правда? — Он улыбнулся. — Возможно, кто-то из чиновников подозревал, что вы пролетели над военно-воздушной базой недалеко от Новосибирска.
— Я абсолютно точно знаю, что над базой мы не пролетали, — заявила Тори.
— Понимаю, понимаю, — капитан снова улыбнулся. — Надеюсь, я не причиню вам особых неудобств, если возьму парочку своих людей и проверю самолет, на котором вы прилетели?
— Боюсь, это невозможно, — возразила ему Тори. — Мы представляем дипломатическую миссию, и имущество, находящееся на борту нашего самолета, принадлежит правительству Соединенных Штатов и является неприкосновенным. Так же, как и дипломатические представители этой страны.
— Я обещаю, что к личным вещам никто не прикоснется. А вот от моего начальства мне сильно достанется, если в самолете обнаружится что-нибудь из недозволенного оборудования и тому подобные вещи.
— Уверяю вас, на борту самолета нет ничего недозволенного.
— Я верю вам, мисс Нан, и все-таки...
— Оставьте в покое наш самолет и все, что в нем находится, уважаемый капитан, если не хотите международного конфликта. Наше государство очень ревностно следит за тем, чтобы не нарушались права человека, а уж тем более лиц, облеченных дипломатическими правами.
Капитан подумал немного, потом лицо его осветила очередная улыбка.
— Да, конечно, вы правы, — сказал он. — Прошу меня извинить. — Он сделал приглашающий жест рукой. — Думаю, вы уже достаточно времени провели в помещении иммиграционной службы, Я на машине; могу подвезти вас на улицу Чайковского в качестве компенсации за причиненные неудобства.