Глаза погребенных
Шрифт:
— Тебя это угнетает, Андрей?
Андрес Медина склонил голову на грудь.
— В тот момент мне было тяжело, да, мне было тяжело. Хочу быть откровенным с тобой. Но сейчас я этого не могу себе простить…
— Почему не можешь?..
— Тебе должно быть понятно…
— Ты даже представить себе не можешь…
— Тебе должно быть понятно…
— А ты, очевидно, даже представить себе не можешь, что обнаружил я в бумагах парикмахера… В этих бумагах было имя… ты знаешь чье?.. Росы Гавидиа… написано на конверте… Я даже не помню, как схватил эти документы,
— Ты нам очень помог…
— Андрей, когда вы, коммунисты, даете клятву, чьим именем вы клянетесь?
— Я уже сказал тебе, что я не коммунист…
— Ведь ты же мог убить человека, который ничего дурного вам не сделал…
— А вы, когда вас посылают расстреливать кого-нибудь, как вы поступаете? А ведь они не коммунисты!
— Поклянись мне, Андрей, что ты никому не скажешь ничего из того, что я тебе сказал.
— Если тебе достаточно моего слова…
— С помощью верного человека я попытался передать Росе Гавидиа, чтобы она скрылась, спряталась, исчезла, потому что ее будут разыскивать живой или мертвой. Среди тех документов, которые я не успел просмотреть, — я уже говорил тебе, что их было много, — могло где-нибудь остаться ее имя, и как только его обнаружат, ее попытаются схватить. Я еще не знаю, получила ли она вовремя предупреждение, а ты бы смог разузнать…
— Не знаю, как это сделать, но обещаю тебе. И как только у меня будут известия, я дам тебе знать.
— Андрей, я не найду покоя, пока не буду уверен, что с ней 'ничего не случилось, что не зря, рискуя жизнью, я скрыл эти бумаги…
Спускалась ночь — мальчишки решили возвращаться восвояси. Они шли молча — утихли страсти, разгоревшиеся в соревновании, кто лучше владеет мачете или более метко стреляет из рогатки; они молчали еще и потому, что их сопровождали тучи москитов, мошек, комаров, которые залезали в нос, в рот, в глотку тому, кто пытался разговаривать на ходу, приходилось сплевывать после каждого слова. Молча они подталкивали друг друга, бросали камешки, набирали в карманы маленьких крабов или жуков.
Несколько слов, оброненных Линкольном Суаресом, заставили забыть прежние распри, и ребята снова оживились и зашумели.
— Прежде всего, — закричал шутливо Лусеро Петушок, — надо научиться правильно произносить свое имя, а то потом, когда объявят забастовку, со страху все забудешь…
Последовал взрыв хохота. Все опять загалдели. Линкольн Суарес, не обращая внимания на смех и шутки, продолжал:
— То, что я хочу рассказать, — не выдумки, это чистая правда! На плантациях сейчас все начеку, все — и управляющие, и интенданты, и администраторы, и десятники. Стало известно, что в Тикисате должен прибыть один из вожаков этой забастовки, какой-то Табио Сан. Заварушка будет!..
В темноте не видно было лиц, но каждый глубоко воспринял слова говорившего и отчетливо представил себе, что делается на плантациях.
В голосах соратников Боби — отчетливее, чем на их лицах, по которым червячками скользили капельки пота, — можно было уловить злость и ненависть, унаследованные от родителей, ненависть к забастовщикам, которых следовало бы повесить…
— Вы видели в кино… — донесся голос Боби, белобрысая голова которого вырисовывалась на фоне листвы. — Вы видели, как в кино тела расстреливаемых кажутся повешенными на дымке пулемета? Вот что надо сделать с забастовщиками… теке-теке-теке-теке… повесить их на дымке пулеметов… Теке-теке-теке-теке-теке… как в кино… теке-теке-теке-теке…
И дружки Боби — дети бизнесменов, которые дышали зелеными легкими своих плантаций и зеленью своих долларов, живо представили себе, как застрочат пулеметы в их руках… теке-теке-теке-теке-теке… огонь по забастовщикам, а те падают, повешенные на дымке… теке-теке-теке-теке-теке-теке-теке…
Правда, Линкольн Суарес и ребята из его ватаги дышали искусственными легкими — их отцы, высокопоставленные служащие Компании, всего-навсего получали жалованье, поэтому эти мальчики хоть и были настроены не менее решительно, но все же считали: прежде чем повесить забастовщиков на дымке пулеметов, следует разузнать, чего они хотят, а уж затем, в соответствии с законом, расстрелять их, если они не только забастовщики, но и что-то вроде коммунистов…
Разгорелись споры. Несмотря на весь пыл противников, несмотря на воинственность их жестов, в конце концов и дружки Боби вынуждены были признать, что выслушать забастовщиков стоит, ведь они — попрошайки, а не настоящие забастовщики, попрошайки, которым можно подкинуть деньжат, но зато и заставить работать больше.
Ребята из ватаги Линкольна Суареса пояснили, что речь идет не о попрошайках, не о том, чтобы подкинуть жалованья, не о том, чтобы увеличить рабочий день. Наоборот, забастовщики требовали больше заработка за меньшее время работы.
— Они всегда начинают с этого, — язвительно заметил мальчишка с мачете, — а кроме того, забастовщики требуют…
Лусеро Петушок поравнялся с Боби, толкнул его локтем и сказал вполголоса:
— Вздернуть их на рею!.. Тоже еще — они требуют!
— Лучше электрический стул, — процедил Боби сквозь зубы.
— Кроме того, забастовщики требуют… — В ушах сынков миллионеров настойчиво звучали эти слова, сказанные кем-то из ватаги Линкольна Суареса.
Требуют! Требуют! Требуют! Требуют! Требуют!
Теке-теке-теке-теке… требуют!.. требуют!.. текетеке-теке-теке-теке… требуют! теке-теке-теке… тре… теке-теке-теке… тре… тре… теке-теке-теке-теке-теке-теке-теке… Ничего… ничего уже не смогут потребовать те, кто повешен…