Глаза погребенных
Шрифт:
Она обернулась и взглянула туда, куда указывал Хуан Пабло, — его каменный календарь, двадцать с лишним камешков, которые он выложил в ряд, пока жажда, доводившая до исступления, не заставила его бросить счет дням; места, по которым он расхаживал долгие часы напролет, разговаривая вслух сам с собой; когда ему казалось, что он немеет, он говорил, говорил и прислушивался к собственному голосу, желая удостовериться, не оглох ли он в этой гнетущей тишине; и то место, неподалеку отсюда, где он впервые увидел Кайэтано Дуэнде…
— Я не мог понять, кто это: живое создание или каменный человек, с которого снято волшебное заклятие. И, признаться, вначале я даже перепугался — а вдруг это мираж, вызванный мучившей меня жаждой? Мне представилось, что я схожу с ума и мне мерещится фигура старика
60
60. Текомате — сосуд из тыквы для хранения воды.
Малена наполнила стакан, он отпил несколько глотков пива и продолжал рассказывать о встрече с этим чуть ли не фантастическим существом, которому он даже хотел целовать руки.
— Наконец тот, кого я считал привидением, обратился ко мне. И я понял, что он, как и я, из плоти и крови. Оказывается, уже много дней он по поручению Пополуки разыскивал меня. «Но откуда Пополука узнал, что я здесь?» — в тревоге спросил я его. «Очень просто, — ответил он, — ты же просил его раздобыть побольше свечей, лучин окоте, спичек, сигарет и несколько сигар, — и все это забыл у него. Он заметил сверток только на следующий день, позвал меня и сказал: «Я подозреваю, что некий человек заблудился где-то под землей, меня очень тревожит эта мысль… Пойди, выведи его оттуда, кум. Ты же знаешь все черные моря мрака, и бог не забудет твое доброе дело. Я так думаю, потому что он оставил у меня сверток со всякой всячиной — и светильники, и курево…» «Твое слово, кум, — для меня закон, — ответил я. — Пойду поищу. Я тоже не смогу спать спокойно, зная, что где-то под землей блуждает человек, и не такой уж я бесчувственный, чтобы отказать в помощи…» И пошел на выручку!»
— Какое счастье, что он тебя нашел! — радостно воскликнула Малена; она поднялась и налила ему еще пива. — Пополука знал о наших отношениях. В тот день, когда он передал мне твою записку, я хотела объяснить ему все, просто хотела излить душу, но он не пожелал меня выслушать. Только раз, один-единственный раз, мы были вместе на Серро-Вертикаль, и он нас там видел. И все понял…
Голос Малены прервался, зато откуда-то из глубины души поднялся другой — голос сердца, который воскресил в памяти счастливые мгновения, тонувшие в молчании неба, что столь не похоже на молчание подземелья; свидетелем этих мгновений было лишь одиночество Тихого океана, распростершегося на горизонте далекой, недосягаемой мечтой.
— Мне даже кажется, что я слышу твой голос на Серро-Вертикаль… Помнишь… Ты декламировал?.. Или импровизировал?..
Как хочу я умчаться в открытое море и не мыслю сюда возвращаться. Как хочу я, зажмурив глаза, слышать возгласы радости ль, горя: — Он погиб!.. — и не выдать себя! Как хочу улететь я стрелой, затерявшись в дали морской!— Это мысль беглеца, тебе не кажется?.. Я хотел бежать от самого себя, бежать от действительности…
— Или от того, чего уже нельзя было избежать, поскольку тебя связывало слово… — колко заметила Малена; она не могла подавить в себе вспышку раздражения, вызванную, впрочем, не им, а самими событиями. — Как все это глупо запуталось! Какая бестолковщина!.. Можно подумать, что заговор готовили те люди, которые хотели его провала!
— С отчаяния люди идут на все… — Если так объяснять… — Тебя, к счастью, не задело… —— И не потому, что я был согласен с планом покушения, — прервал ее Мондрагон. — Я имел дело с людьми, которые не понимали, что мало покончить с одним Зверем, — необходимо поднять весь народ, чтобы изменить все в корне. Я неточно выразился, что они не понимали; как раз они все отлично понимали и даже чересчур много, для них не было тайной, что народное восстание им также грозит кое-чем, оно может ударить по их интересам…
— Зачем же ты сам влез в это дело?.. Прости меня, говорить об этом сейчас поздно и даже глупо, однако ничего иного не остается, как задавать тебе вопросы, те же самые вопросы… Почему?..
— Почемууууу… — покачивая головой, протянул он, и это слово прозвучало, как скорбный вопрос. — Я и сам не знаю…
— Ты даже взялся вести грузовик, который должен был в момент покушения пересечь дорогу президентскому автомобилю!.. — сказала она грустно и нежно.
— Черт возьми! Ну, я-то один, а у остальных — дети, сестры, братья, семьи. Я один, и, кроме того, я был абсолютно уверен в успехе… А на всякий случай, — доверительно добавил он, — я собирался захватить с собой в грузовик оружие, чтобы ликвидировать диктатора, если он останется невредимым, — я же хорошо стреляю… А потом… — Он сжал ее руки и, изобразив некое подобие лукавой улыбки, сказал: — Знала бы ты, как я был всем этим захвачен…
— Представляю себе.
— Как охотник, который готовит ружья и патроны, собираясь идти на зверя...
— О! Сумасшедший!
— Скажи громко: «О!..» Один только звук… «о»… Ну, скажи скорее!
— О!..
— O…O…O…O…
— О…о…о…о!.. — повторяла Малена, и ее голос заполнял подземные своды, и повсюду раскатывался этот круглый гласный звук: оооооООООО!.. оооооООООО!..
— Представь себе, Мален, что это эхо — автомобильные колеса и что все эти колеса, все эти авто движутся вдоль длинной авениды, вливающейся в тенистый бульвар, что ведет к зоосаду. Представь себе также, что на этой улице находится такой скромный и неприметный человек, как я. В тот самый момент, в пять часов пополудни, на своем бронированном автомобиле проезжает «беспредельно могущественный», «беспримерно мудрый», «безукоризненно справедливый», «безупречно честный», откинувшись на заднем сиденье, с собачкой породы чиуауа [61] на коленях, сверкая рубином на мизинце, воткнув в рот длинный янтарный мундштук с зажженной сигаретой. На каждом углу, у магазинов, у кинотеатров, отовсюду глазеет публика. Что происходит? Почему этот сапожник бросил недоделанную работу, а музыканты забыли о своей маримбе, почему владелец мебельной мастерской оставил своих клиентов, бармен из клуба спешит натянуть шляпу, пономарь — закрыть церковь, нотариус — расписаться в документе, врач — снять халат и выйти, находившиеся в отпуске офицеры и полицейские застыли как в строю по команде «смирно»… какие-то учителя, какие-то дорожники… Что они все тут делают?.. Почему собралась такая пестрая толпа в этот час, на этой улице?..
61
61. Чиуауа — мексиканская порода короткошерстных, маленьких по размеру собачек, выведена в штате Чиуауа.
— Да, в самом деле… — задумавшись, прервала она, — но я пока не догадываюсь, к чему ты клонишь…
— А вот к чему… Среди этой толпы очутился и я, сгорая от стыда и унижения, взбешенный тем, что, оказавшись случайно здесь, я как бы стал частицей этой когорты, которая за жалованье или за подачки вынуждена присутствовать на Центральной авениде и охранять жизнь «верховной особы». Мне стало так противно, что, желая очиститься от этой скверны, я вошел в первый же попавшийся погребок и, выпив залпом целую бутылку агуардьенте, сразу опьянел. Не знаю, уснул ли я за столом, но как будто сквозь сон услышал, как рассказывали о происшествии в городе, — и мне показалось, что я все это вижу во сне или в кино.