Глаза ребёнка

Паттерсон Ричард Норт

Теперь он оказался в неком силовом поле, где действовали такие величины, как улики, и их еще предстояло найти. Теперь все зависело от вопросов, на которые ему нужно было ответить, от фактов, в которых предстояло разобраться, от связей, которые только предстояло установить. Но все это будет сделано своим чередом: зададут вопросы — о Терри, о Карло, о людях, незнакомых Паже и о существовании которых он, возможно, даже не догадывался; установят связи — подобно тому, как в детской головоломке разбросанные в кажущемся беспорядке точки соединяются линиями, образуя

в конце концов отчетливый и понятный рисунок. Кристофер пока не мог видеть этого рисунка, а вероятно, никогда и не увидит: ведь это Монк будет задавать вопросы и соединять точки линиями. Паже оставалось лишь наблюдать, как перед его взором сворачивается змеей магнитная пленка, и еще — думать.

— Нет, — ответил он.

— Видели ли вы его когда-нибудь?

— Да.

— Где?

Короткая пауза.

— На страницах «Инкуизитора». Под его фото была трогательная подпись: «За десять тысяч долларов разрешается покормить этого ребенка» — что-то вроде этого.

Монк вперился в него тяжелым взглядом; даже у Линча лицо стало суровым — было видно, что обоим не до шуток.

— Где вы находились в тот вечер? — спросил Монк.

— Здесь.

— Вы когда-нибудь были в его квартире?

Паже почувствовал тяжесть в висках, словно их зажимали в тиски.

— Нет, — ответил он.

Жестом человека, который решил ослабить галстук, чтобы слегка раскрепоститься, Монк протянул диктофон Линчу, а потом спросил:

— Вы сами верите, что ваш сын совершал развратные действия с Еленой Ариас?

— Абсолютно не верю.

— Вам известно, почему мистер Ариас выдвинул подобное обвинение?

— Да, — твердо произнес Паже. — Это был никчемный паразит, который хотел безбедно прожить за счет алиментов. Для него самым верным способом достичь цели было отравить жизнь Терри и всякому, кто мог вступиться за нее.

Монк слушал, развалясь в кресле. Паже вдруг обратил внимание на глаза инспектора — какого-то странного грязновато-желтого цвета.

— Мистер Ариас, — изрек Монк, — приобщил к своему делу об опекунстве некие бумаги, в которых обвиняет вашего сына в совершении развратных действий с несовершеннолетним ребенком, а вас — в прелюбодеянии. Вам это известно?

Паже прищурился — полуденное солнце начинало резать глаза.

— Разумеется, — ответил он.

— Займемся Терезой Перальтой. — Монк поправил очки на носу. — Итак, вы отбили ее у мужа?

Никогда прежде Паже не задавался мыслью, что должны чувствовать его клиенты, когда им лезут в душу, когда у них на глазах их судьбы препарируют и составляют заново таким образом, чтобы это устраивало полицию, когда копаются в самых незначительных поступках или самых сокровенных подробностях их жизни, чтобы потом использовать все это в суде.

— Отбил, вы говорите? — переспросил он. — Терри нельзя ни у кого отбить — как нельзя и владеть ею. А что касается наших с ней отношений, то они вышли за рамки чисто дружеских уже после того, как она оставила мужа.

— Я слышал, вы собираетесь участвовать

в выборах в Сенат, это верно?

Последние слова Монка несли в себе некий скрытый подтекст, возможно, выражавший внутреннее недоверие полицейского к адвокату — его извечному оппоненту в мире, в котором извращенные представления о морали не оставляют места элементарной справедливости.

— Возможно, — ответил Паже, который теперь держался уже более непринужденно. — Но до предвыборной кампании еще целых два года.

Монк молча смотрел на Паже; взгляд его, казалось, говорил, что тому не стоит баллотироваться в сенаторы. Однако был ли этот взгляд вызван общим нерасположением к адвокатам или политическим деятелям, либо более глубокими и специфическими причинами, Паже не знал. Тщательно подбирая слова, инспектор спросил:

— Почему Рикардо Ариас оставил эти бумаги запечатанными?

У Паже, хотя он и ждал этого вопроса, екнуло сердце.

— Можно только догадываться, — ответил он. — Очевидно, стремясь, чтобы опекунство закрепили за ним, намеревался оказать давление на Терри. Используя и меня, в случае необходимости.

— Мистер Ариас шантажировал вас? — поинтересовался Монк, наклоняясь вперед.

Словно Рики и не умирал: полиция продолжала выстраивать за него интриги и козни, втягивая людей, против которых Рики их замышлял.

— Нет, — ответил Паже.

Монк, казалось, видит его насквозь. Небрежным тоном, словно выражая простое любопытство, он задал свой следующий вопрос:

— Скажите, Рикардо Ариас просил у вас деньги?

Это был очередной ловкий трюк. Коварство и прелесть этого вопроса заключались в том, что за ним скрывался совсем другой вопрос: имел ли когда-либо место разговор Паже с Рикардо Ариасом?

— Нет.

Монк откинулся в кресле. Он, очевидно, ждал, что Паже сейчас добавит, что никогда не говорил с Рики. Взглянув на диктофон, который Линч держал на коленях, Паже заметил, что пленка вот-вот кончится.

— Хотите кофе? — предложил он.

— Нет, благодарю вас, — подчеркнуто вежливо произнес Монк. — Вы когда-нибудь говорили с мистером Ариасом по телефону?

Раздался щелчок — пленка кончилась.

Монк полез в карман за новой кассетой. У Паже было немного времени, чтобы подумать, записал ли Рикардо Ариас телефонные разговоры. В следующее же мгновение его осенило, что Рикардо не мог этого делать.

Монк вставил кассету, повторил, что ведется опрос свидетеля Кристофера Паже, и передал диктофон Линчу.

— Говорили ли вы с мистером Ариасом по телефону? — снова спросил он.

— Нет, — ответил Паже.

— Таким образом, вечером накануне отъезда в Италию вы не говорили с мистером Ариасом по телефону?

— Нет.

— И не видели его? И не заходили к нему домой?

— Нет.

Паже чувствовал, что инспектор старается загнать его в угол.

— А Рики звонил вам домой? — продолжал тот.

Паже смешался:

— Не знаю. Теоретически это не исключено.

— Кто кроме вас подходит к телефону?