Глаза в глаза
Шрифт:
Это и был известный Приют Убийцы.
2
Убийцы стояли так, словно бы сошлись в небольшой приятельской компании, где можно чувствовать себя совершенно непринужденно. Вот разве лишь хронология была нарушена: здесь присутствовали как злодеи давних лет, так и те, кто отправился в ад совсем недавно.
Рабочий поставил кресло и ушел.
Директор решил познакомить Хьюстона со всей честной компанией. Журналист достал блокнот и принялся быстро записывать.
Здесь был Тартелл из Уэйра, прикончивший своего лучшего друга за просто так:
Лефруа, убивавший ради денег, полагая, что богатство свидетельствует о благородстве;
— А это Чарльз Пис, — рассказывал директор, — заметьте, что если у всех остальных лица вполне благопристойные, то у этого все пороки видны. Или вот Армстронг. Посмотреть — так добродушный деревенский увалень, а ведь на нем полтора десятка трупов...
— Извините, — вдруг перебил его Хьюстон, — а это кто?
— А этот... — усмехнулся директор, — про этого я как раз хотел рассказать подробнее. Он — жемчужина нашей коллекции. Каков молодец! Единственный из всей компании, который ускользнул-таки от виселицы. Вернее — от гильотины.
Фигура, стоявшая чуть в стороне от остальных, изображала небольшого человечка ростом около полутора метров в длинном, до пола, плаще. Крохотные изящные усики, маленькие глазки за выпуклыми стеклами больших очков — типичный француз, каким его изображают английские карикатуристы. У Хьюстона вдруг перехватило дыхание, гулко застучало сердце. Реймонд не мог понять, отчего это незначительное личико с угодливо-любезным выражением вызвало у него внезапное отвращение. Он быстро глянул и отвернулся.
— И кто же это? — повторил журналист.
— Доктор Бурде.
— Кажется, я слышал это имя, только не могу вспомнить...
Директор улыбнулся:
— Будь вы французом — вспомнили бы сразу.
Несколько лет назад Бурде держал в страхе весь Париж. Днем это был заботливый врач, а ночью он резал глотки. Убивал из одного удовольствия, причем самым непритязательным образом — своей любимой бритвой. Знаете, эдакий Джек Потрошитель на парижский манер. Он был неуловим, но все же допустил промашку, и полиция взяла след, затем другая промашка — и полиция установила его личность. Около дюжины трупов — этого достаточно, чтобы отправиться на эшафот или в сумасшедший дом. Но этот молодчик обвел всех, он вдруг исчез! Теперь полиция многих стран ищет его и никак не найдет. Случилась еще парочка убийств тем же способом, но эксперты решили, что тут действовал подражатель. Удивительное дело, стоит какому-нибудь убийце добиться известности, как у него тут же появляются подражатели! Поговаривают, что Бурде покончил с собой, но в таком случае — где же тело? Правда, личность эта весьма хитроумная, ему вполне по силам найти такой способ, чтобы труп никогда не был найден. А с другой стороны, вся эта братия, — директор широким жестом обвел всю преступную компанию, — редко когда решается на самоубийство.
Хьюстон поежился:
— Весьма неприятный тип, гляньте, какие у него глазки!
— Еще бы! — воскликнул директор. — Наш маленький шедевр. Чувствуете гипнотическую силу в этих острых зрачках? Доктор лечил своих пациентов при помощи гипноза. Должно быть, и своих жертв он тоже гипнотизировал. Было установлено, что ни один из убитых даже не пытался сопротивляться. При субтильности Бурде жертвы должны были хотя бы попытаться отбиться, но нет.
— Он шевельнулся! — воскликнул Хьюстон.
— Боюсь, что за ночь вам такое померещится еще не раз. Но помните, — директор положил ему руку на плечо, — дверь наверху открыта, если сдадут нервы, вы всегда можете подняться к охране, перекинетесь парой слов, поднимете ваш боевой дух! Жаль, что
3
Оставшись один, Хьюстон покатал кресло взад-вперед, выбирая удобную точку. Просто сидеть и глазеть в пустой угол он посчитал нечестным — ведь героями его репортажа должны были стать именно восковые персоны. В конце концов, он установил кресло так, что вся компания оказалась перед ним, а Бурде — за спиной: у Реймонда не было никакой охоты видеть острые глазки доктора, направленные прямо ему в переносицу. Хьюстон опустился в кресло, подумал: «Ну вот, отсчет начался!»
Тусклый свет падал на фигуры, застывшие в самых разнообразных позах. Особенно угнетающе действовала тишина. Могильная тишина, подумал Реймонд. И воздух тяжел и неподвижен, словно в океанских глубинах. Хьюстон подумал, что надо будет использовать это сравнение в завтрашней статье.
Поерзав, журналист устроился поудобнее и стал вспоминать слова директора: это лишь ивовые каркасы, на которые надели всякие одежды, головы кукол слеплены из воска. Реймонд потянул носом и даже вроде бы ощутил запах воска. Запах был такой умиротворяющий, что Хьюстон совсем успокоился. Но спустя какое-то время появилось чувство легкого беспокойства, оно постепенно нарастало, и Реймонд даже знал его причину. Это все сверлящий взгляд стоявшего сзади доктора Бурде, направленный Реймонду прямо между лопаток. От желания обернуться назад даже заныла шея. «Спокойно! — приказал себе Хьюстон. — Ты начинаешь нервничать, ты не должен оглядываться, если обернешься, значит, ты поддался страху». Но тут же возникла другая мысль: «Нет, для того чтобы посмотреть, нужна храбрость, а ты трусишь... Там стоит обычное чучело, а ты не смеешь даже взглянуть на него». Это препирательство с самим собой кончилось тем, что Хьюстон не просто оглянулся, а, схватившись за подлокотники, с силой развернул кресло и уставился на копию мсье Бурде.
Лампочка висела прямо над головой доктора и хорошо освещала его восковое лицо. Хьюстон вздрогнул. Конечно, это лишь копия чертова маньяка, но она изготовлена столь искусно, что выглядит совсем живой. От этого страшного выражения, слащавого и жестокого, застывшего на неподвижном лице, впору было закричать. Но Реймонд не закричал, долгую секунду он смотрел в острые глаза убийцы и лишь потом отвел взгляд.
— Мертвое чучело с башкой из воска, и больше ничего, — с ненавистью произнес Хьюстон и развернул кресло обратно.
Но это почему-то не успокоило. Более того, оглядев компанию, он обнаружил, что среди них произошли кое-какие изменения. Криппен повернул голову еще дальше влево. Лефруа с Писом сдвинулись ближе, а леди Томпсон обратила свою чарующую улыбку прямо ему. Возможно, это объяснялось тем, что, развернув кресло вновь, Реймонд поставил его немного в другое положение и теперь видел фигуры в несколько ином ракурсе.
— И они еще говорят, что у меня слабое воображение! — со вздохом пробормотал журналист, имея в виду редакторов. Да, прав директор, полное отсутствие воображения пошло бы сейчас только на пользу.
Хьюстон еще раз отвернул кресло, теперь парижский маньяк находился у него с одного бока, остальные убийцы — с другого. Затем достал блокнот и принялся писать: «Могильная тишина. Зловещее молчание восковых убийц. Я — словно на океанском дне, надо мной многокилометровая толща воды. Глаза доктора Бурде — глаза гипнотизера. Если на них не смотришь, эти убийцы начинают дви...»
Он захлопнул блокнот и быстро оглянулся. Какое-то шестое чувство сообщило ему об опасности. Первым в глаза бросился «его благородие» Лефруа, его чванная улыбка словно говорила: «Нет, любезнейший, это не я».