Глаза войны
Шрифт:
— Ой. Ё! — Ступников забыл про поджидающую нас делегацию, и прошелся по ней и ее ближайшей родне, особый упор был сделан на матушек.
Особенно Саша сокрушался по поводу отсутствия противозачаточных средств в момент зачатия ожидающих. Вообще-то Ступников редко ругался матом, предпочитая вворачивать цитаты из «12 стульев», но тут его проняло.
Я помнил о них, и во время совещания готовился дать достойный отпор обвинителям.
Когда выходили из дверей школы, Зерщиков уже не стоял у дверей, а находился в яме, обложенной мешками с песком, и стволом автомата следил
Завидев нас со Ступниковым, вся группа плотной толпой двинулась к нам. Но не слишком резво, опасливо поглядывая в сторону огневой точки Зерщикова. Автомат в его руках смотрелся детской игрушкой. Казалось, что указательный палец его с трудом помещается в предохранительную скобу автомата.
— Ну что, Сережа, эти граждане сейчас готовы нас потянуть на Голгофу, — философски заметил Ступников.
— Не равняй себя с Христом, а их с римлянами, — ответил я.
— Ты прав. На римлян они не тянут. А уж Пилата среди них нет, это точно! Начали! — уже весело, с подъемом закончил Ступников. — Ну, что, старлей, — обращение у него получилось уничижительным, — изучил Устав?
— Мы вас давно ждем, чтобы разобраться в ваших методах работы! — Этот «старлей» кипел от негодования.
— Все вопросы вы можете задать моим сотрудникам, после того, как представите убедительные доказательства их вины. Лично мне представите. — Мячиков выпятил грудь колесом, голос его звенел как струна, потом добавил опять же унизительным тоном: — Товарищ старший лейтенант!
Тем временем на школьном крыльце собрались все офицеры, наблюдая за этой ценой, готовые прийти к нам на помощь.
— Кто ваш начальник? Я буду жаловаться, вплоть до самого верха! Вам сейчас не девяносто пятый год! — старший лейтенант «завелся».
— Я их начальник! — вперед вышел полковник Ивушкин. — Вам, товарищ старший лейтенант объяснили алгоритм ваших действий. Генеральному прокурору чеченской республики будет доложено о вашем поведении, а также о том, как вы на чеченском языке пытались договориться с задержанными об их линии поведения. Нам об этом тоже известно. — Голос Ивушкина был сух, строг.
Старший лейтенант «сдулся». Поник. Хорошо, когда в мятежной республике у тебя есть хлебное, доходное место. Кого хочу милую, кого хочу — наказываю. Перед тобой все ходят на цыпочках. А вот лишишься этого места. И что? Те, кого ты обидел — разорвут. Те, кто пресмыкался перед тобой — не заметят тебя. И этот парень с эмблемами прокуратуры все прекрасно понимал.
Судя по глазам, которые сверкали, по сжатым кулакам, ему хотелось нас расстрелять, боковым зрением я видел, что ствол автомата Зерщикова смотрит на пылающего праведным гневом чеченца. И слетела с него барская спесь. Он проиграл этот бой, и от бессилия, и от того, что все произошло на глазах соплеменников, своих «подельщиков», его душила ярость.
Чеченцы — темнокожие по своей природе, а этот стал красным.
— Еще пять секунд — и хватит инсульт, — спокойно, с философским налетом заметил Ступников.
Не сказав ни слова, старший лейтенант развернулся на каблуках.
Мы еще минут пять пообсуждали инцидент. Все сошлись во мнении, что вся эта группа — пособники бандитов. И жаль, что у нас нет такой власти, чтобы их «хорошо потрясти».
Я растер лицо, разгладил усы и снова закурил. По привычке и чтобы не уснуть. Рядом проходил боец. Я обратил внимание, что по годам ему под тридцать лет. Он выделялся на фоне остальных солдат своим возрастом и обстоятельной, кряжистой походкой. Взгляд у него был хозяйский, словно шел мужик по своему двору и присматривал, что не так сделано, что можно улучшить.
— Вова, кто это? — я спросил у Гаушкина.
— Этот? — «Гаух» кивнул головой в сторону обстоятельного солдата.
— Ну. Контрактник?
— Нет. Это солдат, обычный «срочник», после института призван на год.
— А чего такой старый? Он, по-моему, ровесник мамонтов, — я еще пытался шутить.
— Да не такой он и старый. Хотя клички у него «Старый» и «Председатель». — Гаух снова начал тереть раненую руку. — Зудит, зараза.
— Значит, заживает, поэтому и чешется, ты не усердствуй, а то инфекцию затащишь в рану. Герой доморощенный! Так, что с солдатом-то? — напомнил я Володе.
— Все просто. Закончил парень институт, вернулся в свою деревню, где-то под Волгоградом, начал работать агрономом. Потом выбрали председателем колхоза. Или как они там сейчас называются?
— Глава Администрации села.
— Во, я и говорю — председателем колхоза. Стал использовать чего-то там новое, короче — начал свою деревню из дерьма вытаскивать. Тут у него срок председательства подошел к концу, выборы на носу. Он подал заявку, что хочет остаться на второй срок. А мужик из соседней деревни, знаешь же такую породу, что принимают участие в любых выборах? В Госдуму, в районные депутаты, он бы и Президенты пошел, кабы деньги были…
— Городские сумасшедшие, — подсказал Молодцов Вадим, он подошел.
— Во-во, только деревенский дурачок. По типу этого. Он то за «красных» при Советской власти, то за «белых» при демократах. Он и за фашистов будет, если немцы придут…
— Сплюнь, дурак! — Молодцов постучал себя по лбу, дерева рядом не было.
— Это я так, к слову, чтобы понятно было. — Гаух потянулся ко лбу Вадима, чтобы постучать по нему.
— По своему стучи, собака серая! — Молодцов оттолкнул руку Володи.
— По своему успею, мне звук нравится, который ты из собственного черепа извлекаешь. — Вова улыбнулся.
— Пес смердячий. — Вадим тоже улыбнулся.
— Ну так вот: этот «вечно участвующий в выборах», прознав, что в соседней деревне формально требуется председатель, пошел агитировать народ. Но люди-то знали, что это за фрукт, и посылали его на три могучих русских буквы. Но дурак оказался не совсем дурак. Изучив внимательно автобиографию своего соперника — этого старого бойца, предпринял гениальнейший ход. Районный военком оказался его родственником, он к нему, мол, непорядок, бардак, уклонисты, дезертиры у тебя под носом ходят. Того под микитки и в военкомат.