Глаза зверя
Шрифт:
— Если честно, то да, — признался Поремский. — Раньше я читал о террористах только в газетах. Ну и еще в оперативных сводках.
Солонин понимающе покачал головой.
— Ничего, — сказал он с утешающей улыбкой. — Всегда бывает первый раз. Можете мне поверить, Владимир Дмитриевич, будет и второй и третий… Эту болезнь так просто не вылечишь
— Не слишком-то» оптимистичный прогноз.
— Зато правдивый.
Поремский расстегнул портфель и достал из него папку:
— Я принес вам материалы дела Сатуевой и двух других смертниц. — Он
Солонин раскрыл папку, перевернул несколько страниц и пробежал взглядом по печатному тексту.
— Грязнов рассказал мне обо всем, но, конечно, эти материалы принесут мне неоценимую помощь, — без тени юмора сказал Солонин. — Я завезу вам папку завтра, перед отлетом.
— Хорошо, — кивнул Поремский.
Солонин спрятал папку в спортивную сумку, висевшую у него на плече, повернулся к Поремскому и с улыбкой протянул руку:
— Мне пора. Приятно было с вами познакомиться, Владимир Дмитриевич. Будете звонить Турецкому — передавайте привет.
— Обязательно, — заверил опера Поремский. И уточнил: — Вы с ним друзья?
— Больше чем друзья. В каком-то смысле Александр Борисович мой учитель. Ну-с, мне пора. Удачи!
Солонин встал со скамейки, подмигнул Поремскому, повернулся и пошел в сторону метро.
3
Сидя в самолете, гудящем и ворчащем подобно какому-нибудь морскому чудовищу, Вячеслав Иванович Грязнов смотрел в иллюминатор на белоснежные сугробы облаков и думал. Черная кожаная папка с ксерокопиями материалов, которые он собирался показать молодому Сулейману, лежала у него на коленях. Станет ли Сулейман смотреть эти листки? Захочет ли он помочь? И какое, вообще, право имеет Грязнов уговаривать его?
Вячеслав Иванович давно уже не задумывался об «этических вопросах бытия». И не потому, что ему на них было плевать. Да и не потому, что ему надоело о них думать. Просто он считал этические вопросы вне своей компетенции. «Если хочешь узнать, что такое добро, а что такое зло, иди к священнику. А мы должны просто работать», — любил он когда-то говаривать, обращаясь к своим молодым сотрудникам. Но со временем эта реплика стала казаться Грязнову слишком пафосной и наивной. Мы живем в таком странном и сложном мире, что подчас работнику угро приходится брать на себя и функции священника. Хорошего в этом было мало.
Грязнов вспомнил строки одного поэта, с которым он в ранней молодости был знаком и которого впоследствии выперли за рубеж, поскольку он не вписывался в реалии советского общества и, по определению боссов из КГБ, «разлагал это общество изнутри». Строки были такие:
ЗлоСамое забавное, что писал это интеллигент — по определению человек ума, а не действия, который и призван «взвешивать зло в коромысле», вместо того чтобы вступать с ним в схватку. Интеллигент ясно выразил свою позицию. А он, Вячеслав Иванович Грязнов, сыщик с многолетним стажем, свою высказать никак не мог.
Проблема в том, что Грязнов не доверял своим мыслям по этому вопросу, поскольку за долгие годы работы в уголовном розыcке понял, что грань между добром и злом бывает чудовищно размыта. Он не доверял людям, которые при каждом удобном случае высказывают свое этическое кредо. Ибо люди, которые выставляют наружу то, что должно лежать в самых тайных глубинах души, как правило, болваны, лицемеры или лжецы.
В душе самого Грязнова разговор с Табеевым-старшим отложился горьким осадком. Он вспомнил свои слова о необходимости бороться со злом и с грустной иронией подумал: «Надо же, не сыщик, а прямо Бэтмен какой-то».
С такими вот невеселыми мыслями Грязнов и задремал.
Проснулся он лишь перед самой посадкой.
Они сидели в залитом солнцем скверике и смотрели на резвящихся детей. Дети были одеты в яркие, разноцветные курточки. Мамы сидели неподалеку на выкрашенных синей краской скамейках и тихонько переговаривались друг с другом, не забывая зорко следить за своими малышами.
— Им есть что обсудить, — с улыбкой заметил Сулейман, кивнул в сторону мамаш. — Общие проблемы связывают прочнее любой веревки. Ябы тоже не отказался погулять в парке со своими сыном, вот только сына у меня пока нет.
— Значит, хочется? — весело прищурился Грязнов.
Сулейман кивнул:
— Давно.
— В чем же дело? — удивился Грязнов. — Роди!
Сулейман усмехнулся:
— Легко сказать — роди. Сначала нужно найти женщину, которая сможет быть матерью моего ребенка.
Грязнов покосился на парня и улыбнулся:
— У тебя что, очень жесткие требования на этот счет?
— Ну… — Табеев-младший пожал широкими плечами. — Требования не требования, но нормальную женщину сейчас найти нелегко. Так же, впрочем, как и нормального мужчину. Девчонки курят, ширяются по подъездам, загорают на пляжах голышом, показывая свои прелести всем желающим. А стриптиз-бары, а публичные дома? Разве это хорошо?
— А ты, я смотрю, пуританин.
— Не пуританин, — вновь покачал головой Сулейман. — Просто я считаю, что женщина должна быть женщиной. А на шалав, прыгающих на коленки к каждому, кто хорошо заплатит, я уже насмотрелся. Как говорится, «спасибо — не надо».
Две мамаши поднялись со скамейки и, кликнув своих малышей, медленно побрели по аллее. Детишки бросили своих компаньонов по играм и понеслись за мамами, шлепая по асфальту подошвами кроссовок. Трязнов посмотрел им вслед.