Глинка
Шрифт:
Однако на третьем спектакле наметился перелом. Публика встретила оперу много теплее, чем на премьере. Глинку уже вызывали не только приличия ради, ему дружно аплодировали. Но он приписывал этот успех не себе, а Петровой-Воробьевой, которая вышла на сцену после болезни и превосходно спела Ратмира.
На самом деле уже на третьем спектакле изменилась сама публика. Вместо «театралов и сановников» в зрительном зале появились разночинно-интеллигентные слушатели и среди них насчитывалось значительно более настоящих ценителей, искренних почитателей Глинки.
С третьего представления определился успех оперы. – «Руслан» не сходил со сцены. За зиму прошло тридцать два представления, в то время как знаменитый «Вильгельм Телль» Россини за тот же срок был исполнен всего шестнадцать раз; но все-таки
Почитатели таланта Глинки – Одоевский, журналист Сечковский и Кони [112] открыто выступили в защиту «Руслана и Людмилы». Однако их мнения не имели влияния на светское общество и не могли изменить отношений этой части публики к Глинке.
112
Сечковский Осип Иванович (1800–1858) – ученый ориенталист (востоковед), журналист, писавший под псевдонимом «Барон Брамбеус», возглавлял журнал «Библиотека для чтения»; восторженный почитатель Глинки. Характеристика его реакционной литературной деятельности дана Н. Г. Чернышевским в «Очерках литературы гоголевского периода». Кони Федор Алексеевич – журналист и автор множества водевилей; издавал в 40-х гг. «Литературную газету»; почитатель Глинки.
Сам Глинка хорошо понимал, что дело вовсе не в одном «Руслане». Он видел, что вместе с оценкой его оперы решается вопрос о дальнейшей судьбе всего его творчества, всей русской музыки. Направление, которое он утверждал, не находило достаточного признания в кругу современных ему законодателей музыкальных вкусов.
Романсы Глинки нравились всем, его исполнительские таланты певца возбуждали всеобщий восторг, как пианист он не имел себе равных в России, – с этим все соглашались. Не главное дело всей его жизни не получало всеобщего признания. На протяжении шести лет, начиная с «Ивана Сусанина», Глинка вел в одиночку глубокий принципиальный спор с выразителями господствующего направления в музыке о путях национального русского музыкального искусства. Трагедия его заключалась в том, что в то время, как он далеко ушел вперед по намеченному пути, те, кто диктовал и утверждал свои вкусы, чуждались идеи народности, как и самого народа, которого они просто боялись.
Глава XIII
Зная характер сына, Евгения Андреевна следила за ним с тревогой. Она потеряла трех сыновей, страх за четвертого не давал ей покоя. Она хотела отвлечь его и убеждала отправиться путешествовать за границу. Поездка, говорила мать, вернет силы и восстановит душевное равновесие. С другой стороны – она опасалась присутствия Керн, возвратившейся в Петербург: какие чувства пробудит новая встреча?
Глинка пребывал в том состоянии безразличия, когда на уговоры нетрудно поддаться. Он согласился ехать в Париж. В мае 1848 года, перед отъездом, Глинка заехал проститься с Керн. Но, видимо, годы разлуки сказались, – минуты прощания не вызвали прежнего трепета в сердце Глинки.
По пути в Париж Михаил Иванович заехал к матери в Новоспасское. Потом направился через Варшаву, Берлин, Кельн в Брюссель и по тучным полям старой Фландрии добрался до французской границы.
Глинка приехал в Париж в жаркие июльские дни. Его изумили семиэтажные дома, кипение толпы на улицах и бульварах. Глинка усердно осматривал город, поехал в Версаль, ходил по Лувру, прогуливался на Монмартре [113] , видел праздник на Сене, иллюминацию Елисейских полей. В Париже Глинка повстречался с компанией русских, и среди них – с Виельгорским, встретился и со старым другом своим – Мельгуновым. Все это отвлекало от грустных мыслей.
113
Версаль – загородная резиденция французских королей близ Парижа. Лувр –
Зимой из Петербурга и Москвы наехало множество знакомых. Они уговаривали Глинку выступить с концертом перед парижской публикой. Краковяк из «Жизни за царя», «Марш Черномора», «Вальс-фантазия», «Сомнение» и каватина Людмилы в исполнении русской певицы вошли в программу концерта. Он состоялся в апреле, прошел с заметным успехом. В газетах и журналах появились сочувственные статьи. Но успех был не тот, которого хотелось Глинке. Парижане, падкие на новинку, готовы были хлопать всему необычному, а к самой музыке относились равнодушно. Слушая музыку, они оживленно болтали с соседями. На концерт явилось много русских, но то были представители аристократии, и пришли они на концерт не столько из чувства патриотизма, сколько из желания себя показать. И, наконец, главное – на концерте были исполнены немногие пьесы, по которым действительно музыкальные парижане не могли составить верного мнения о размерах таланта Глинки.
В Париже Глинка познакомился с Берлиозом [114] , который собирался ехать в Россию. Глинка много рассказывал французскому композитору о русской музыке и возбудил интерес француза к своему родному искусству. Берлиозу так понравились лезгинка из «Руслана и Людмилы» и каватина «В поле чистое гляжу» из «Жизни за царя», что он включил эти вещи в программу своего концерта. Беседы, репетиции Берлиоза с его оркестром, посещение консерватории, концертов, сознание, что по его произведениям впервые русская музыка сделалась широко известной Европе, – все это стряхнуло с Глинки оцепенение последних лет.
114
Берлиоз Гектор (1803–1869) – французский композитор-романтик, дирижер, музыкальный критик.
Прослышав, что Лист уезжает на гастроли в Испанию, Глинка вспомнил свое давнишнее намерение побывать в Мадриде, свои занятия в Милане испанским языком. Михаил Иванович нанял себе учителя и принялся усердно читать по-испански.
По совету матери, к предстоящему путешествию Глинка подыскал в Париже надежного и осведомленного спутника – испанца Сант-Яго. В мае 1845 года, с Сант-Яго и его маленькой дочкой, Глинка выехал из Парижа. Через несколько дней путешественники добрались до франко-испанской границы.
Три мула, навьюченные дорожной поклажей, перевезли Глинку и двух его спутников по горным тропам Пиринеев вглубь незнакомой страны.
Первую ночь путники провели в Ронсевале. Утром возле Памплона разразилась короткая, но величественная гроза. Грохотал гром, отдаваясь в ущельях множеством отголосков. Молния поминутно сверкала, прорезая словно гигантским клинком нависшие тучи.
В Памплоне Глинка впервые увидел испанскую пляску, но она обманула его ожидания, может быть, потому, что ее исполняли посредственные танцоры. Он не нашел в ней ни ловкости, ни огня, о которых наслышался от дона Сант-Яго.
На лето Глинка остановился в Вальядолиде, купил себе лошадь, намереваясь объехать верхом окрестности города. На плоских вершинах гор, покрытых пушистыми травами, взгляд не задерживался надолго. В линиях гор и в тополях, серебрившихся вдоль ручья, в скудости красок и в цвете темного неба чудилось что-то великое, древнее. Впрочем не горные виды нужны были Глинке, он жадно ловил испанскую музыку, пение и пляску. В этом русскому композитору помогал сосед его, гитарист. Он отлично, на тысячу ладов играл на гитаре арагонскую хоту [115] , знал немало народных напевов, его импровизации на народные темы глубоко врезались в память.
115
Хота – испанский национальный танец.