Глинка
Шрифт:
— Тогда почему вы не подали сами в отставку? — спросил Грибоедов. — Если нужна служба, я могу предложить…
— Из-за отца, Александр Сергеевич, только из-за отца, — признался Глинка. — Иначе трудно мне будет выехать из Новоспасского, да и мои родители будут считать меня неудачником. Ради них вот… и ошибки делаю.
— А правда ведь, — со смехом сказал Пушкин. — Не служи Глинка и не имей средств — куда податься ему? К родным, в деревню! Он ли один в положении таком? А что в службе? Одно приличие!
— Подумайте,
— Да нет же, — беспечно ответил Глинка, — в другом, Александр Сергеевич, посодействуйте, в другом; помните у Виельгорских — мелодию вы мне подсказали… грузинской песни? Сплю и думаю теперь о ней… А слов нет.
— И что же? — не понял Грибоедов.
— Попросите Александра Пушкина написать слова. Эти уж мне «песни без слов»! Знаете, какое томление от них. Словно в потемках бродишь.
— Легче ли писать мелодию на слова, чем слова для готовой музыки? — в раздумье произнес Пушкин. — Почему же сами ни разу не сказали мне, Михаил Иванович?
— Да ведь как скажешь, Александр Сергеевич? Романс— он как возглас, как «волшебное слово», его не закажешь. Композицию-то самой ветреной из муз Яковлев мне называл. Но никто, кроме вас, не напишет, Александр Сергеевич, то, что хочу сказать сейчас в этой кавказской мелодии…
— И я боюсь, что никто, кроме вас, не создаст ее, — в тон ему не то опечаленно, не то задумчиво сказал Пушкин.
И они заговорили о Кавказе, о жестокости горских напевов и совсем ином, ласкающем воображение и печальном образе грузинской девы, о том, что было общим для них, для Пушкина и Глинки, в их впечатлениях о Кавказе. Грибоедов растроганно слушал.
— Зачем же мне просить его написать слова? — спросил он Глинку, показывая взглядом на Пушкина. — Вы сами уже его взволновали…
Слуга Глинки, Илья, начал в соседней комнате накрывать на стол и неловко зазвенел посудой. Глинка вышел к нему. Грибоедов сел за инструмент и коснулся клавиш длинными и тонкими своими пальцами. Ему и Пушкину было просто и уютно в квартире Глинки.
Месяца через два одним из самых известных в столице романсов после «Разуверения» стал новый, сложенный, как сообщали, на слова Пушкина:
Не пой, красавица, при мне…
И многие из друзей Пушкина, и в их числе Грибоедов, слышали теперь и в других стихах его, не положенных на музыку, мелодию этого романса, мелодическую природу глинковской музыки.
5
Ивану Николаевичу пришлось в это лето много времени провести в Смоленске и нанести визит губернатору.
Губернатором был теперь здесь
Губернатор должен был пригласить к себе Глинку по безотлагательному делу письмом, но предпочел, чтобы тот сам догадался к нему прийти.
Хмельницкий принял его немедля и ничем не дал ему понять о том, что текст такого письма уже был написан и лежал у пего, губернатора, на подписи. Он усадил помещика возле себя в большом своем кабинете, похожем на зал, с портретами династии Романовых и князя Кутузова-Смоленского, и спросил просто:
— Глинки не боятся за себя?
Вопрос губернатора был понятен Ивану Николаевичу. Духовщинские уже лишились своего кормильца — Владимира Андреевича, арестованного по обвинению в связях с членами тайного общества. Федор Николаевич Глинка был допрошен самим царем, посажен им в Петропавловскую крепость и потом сослан в Петрозаводск с устройством на службу «по бедности». Передавали, будто царь сказал ему: «Ты чист, но должен еще больше очиститься». В Смоленске был недавно арестован и дальний родственник Ивана Николаевича — Кашталинский.
— Чем я и моя семья провинились, ваше превосходительство? Почему спрашиваете об этом? — осведомился Иван Николаевич, намеренно говоря только о себе и своей семье и давая понять этим, что за других Глинок он не в ответе.
— В Сутоках давно был? — так же просто спросил губернатор, оставив без внимания все сказанное помещиком.
— Года два назад, ваше превосходительство.
— А с Пассеками и Повало-Швейковскими дружил?
— Отцы наши поддерживали связи, в дальнем родстве мы с ними, ваше превосходительство.
— Ну и что же? Гостили, виделись?
Глаза губернатора чуть смеялись. Открытое большое лицо его казалось Ивану Николаевичу приветливым. Но Иван Николаевич не смел верить этой его приветливости и чувствовал себя все же на допросе.
— По большим праздникам, ваше превосходительство.
— Только! А напомните мне, — ведь брат вашей жены Григорий Андреевич женат, кажется, на сестре Кюхельбекера?
— Так точно, ваше превосходительство, сестра Кюхельбекера Устинья Карловна доводится нам родней.
— А как же сын ваш, Михаил Иванович, в бытность его в Петербурге…
— Какой-нибудь донос у вас, ваше превосходительство? Не верьте доносам.
— Доносчики бывают и в армяках и в кавалергардских мундирах, но верить нельзя никому из них, — согласился губернатор. — Потому и спрашиваю! Конечно, в Петербурге для молодого человека больше соблазнов!
Он явно допускал, что молодой Глинка мог вести себя в петербургских кругах неблагонамеренно, но не очень и осуждал за это.
— Впрочем, романсы его пока вне подозрений! — прибавил он.